Маяковский едет по Союзу
Шрифт:
— Знал когда-то всего «Евгения Онегина», да и сейчас большие куски помню, — подтвердил он.
Я тоже вспомнил юность и расхвастался:
— Когда-то знал наизусть всего «Мцыри» и «Медного всадника», даже пьесы, например «Ревизор», «Горе от ума». Да и сейчас прочитал бы два первых действия почти без запинки.
— Ну-ка, попробуйте!
— Просим! — поддержал присутствовавший при этом Валерий Михайлович Горожанин [43] .
Я — на попятную, но бесполезно. Владимир Владимирович вошел в азарт:
43
Друг
— Буду читать без остановки столько же «Онегина», сколько вы «Горе от ума».
Меня задело за живое: я полез в чемодан за Грибоедовым и демонстративно вручил книгу Маяковскому.
— Можете удостовериться.
Засекли время. Я читал наизусть Грибоедова в невероятном темпе, стремясь «уложить» в 15 минут первый акт, и, когда почти кончал его, Маяковский остановил меня:
— Трещит в ушах. Профанация искусства. Невозможно слушать. Условие нарушаю. За мной долг.
Впоследствии долг был оплачен: Владимир Владимирович читал «Евгения Онегина» минут десять, почти без осечки.
В «Комсомольскую правду» пришло письмо из Днепропетровска от комсомольцев Л. Авруцкого [44] и И. Анисайкина [45] , которые просили редакцию командировать к ним их любимого поэта — Маяковского. И вот в лютый февраль 1928 года Владимир Владимирович в Днепропетровске. (Он уже был здесь полтора года назад). Из гостиницы «Спартак» его сразу повезли в битком набитом трамвае в райком металлистов. Там обсуждали, как лучше провести кампанию по заключению коллективных договоров.
44
В дальнейшем стал заместителем редактора областном газеты «Заря».
45
Впоследствии - директор завода в Днепропетровске.
Оттуда — на завод имени Ленина, куда явились и молодые рабочие с соседнего завода имени Петровского. [46]
Здесь, в большущем красном уголке трубного цеха, проходила конференция читателей «Комсомольской правды».
Выступил Маяковский.
Кто-то из ребят крикнул: «Как же вы будете читать под наши гудки?»
— Ничего, я гудкам не помешаю. Пусть гудят себе на здоровье!
Он призвал молодежь активнее участвовать в газете, рассказал о борьбе на поэтическом фронте, читал стихи.
46
Оба завода считались в эту пору одним предприятием.
Владимир Владимирович интересовался производственной и комсомольской работой. Он напомнил ребятам корреспонденцию «На правом берегу» (из Ленинграда), которая была опубликована в «Комсомольской правде» (о работе на фабрике «Красная нить»), и прочел в этой связи стихотворение «Гимназист или строитель»:
Были / у папочки / дети — / гимназистики. / На фуражке-шапочке — /
А конец такой:
Отжившие / навыки / выгони, выстегав. / Старье — / отвяжись! / Долой / советских гимназистиков! / Больше — / строящих / живую жизнь!
На конференции говорили о том, что необходимо перестроить работу комсомольских организаций, о борьбе с так называемыми «мертвыми душами». Позже Маяковский написал стихотворение «Фабрика мертвых душ», сопроводив его любопытным эпиграфом:
«Toв. Бухов. — Работал по погрузке угля. Дали распространить военную литературу, не понравилось. — Бросил.
Тов. Дрофмзн. — Был сборщиком членских взносов. Перешел работать на паровоз — работу не мог выполнять. Работал бы сейчас по радио.
Тов. Юхович. — Удовлетворяюсь тем, что купил гитару и играю дома.
Из речей комсомольцев на проведенных собраниях „мертвых душ“ транспортной и доменной ячеек. Днепропетровск».
С завода, едва успев пообедать, — в театр имени Луначарского. Вечер озаглавлен: «Слушай новое!»
Владимир Владимирович переутомился, А ведь завтра Запорожье.
— Авось пройдет. Обидно срывать. Хочется и Днепрострой посмотреть.
Короткий переезд в Запорожье оказался тяжелым: холодный вагон, пересадка. Времени у нас в обрез. С вокзала — прямо выступать. По дороге Маяковский вспоминал:
— Здесь где-то, в Запорожской Сечи, проживал мой дед. [47]
Я — / дедом казан, / другим — / сечевик, / а по рожденью / грузин.
На кляче плетемся в нардом по Московской улице. Справа — небольшой дом, на который я указал попутчику:
— В этом доме, в году девятнадцатом, проживал Дыбенко, тот самый знаменитый, и знаменитая Коллонтай!
— Откуда у вас такие подробные сведения?
— Во-первых, об этом знал весь город, а во-вторых, я к этому дому имею непосредственное отношение. Мне он ближе, чем другим.
47
Дед поэта, Константин Константинович, - уроженец г. Берислава на Днепре. Его предки - выходцы из Запорожской Сечи.
— А именно?
— Очень просто — я в нем родился, шестым ребенком в семье.
— Так этот дом вдвойне исторический. Вы помните что-либо из детства?
— Почти ничего, если не считать мелкого происшествия. Мне еще не было полных шести лет, когда я умудрился свалиться с яблони и, что примечательно, не стал калекой. Это событие определяет мой характер: не будь нахалом. Не лезь, коль не умеешь.
— Это правильно, я согласен. Но ведь каждый ребенок должен непременно упасть. Я в детстве падал, дрался, прыгал в речку. Все это было в Багдади. И тоже избежал физических изъянов.
По окончании вечера Маяковского пригласили осмотреть Днепрострой.
— Сам мечтал об этом, но сейчас не выйдет. Плоховато себя чувствую. Высокая температура. Придется отложить до следующего раза: приеду к вам специально или загляну по пути в Крым.
И хотя Маяковскому так и не довелось побывать на Днепрострое, дух гигантской стройки пронизал своеобразные и целеустремленные строки, написанные еще в 1926 году:
…Где горилкой, / удалью / И кровью / Запорожская / бурлила Сечь, / проводов уздой / смирив Днепровье, / Днепр / заставят / на турбины течь.