Меч и его Эсквайр
Шрифт:
– Вот, залазь туда и снимай эту тяжесть, – говорит Стелла. – До рубашки раздевайся – занавеси пока закрыты. Одеяла из козьего пуха, простыни льняного батиста, матрас песьим подшерстком набит – авось не смерзнешь.
– Какие там за-ради беса одеяла! Меня вот-вот наизнанку вывернет. С обоих концов.
– А ты не стесняйся, деточка. Казна все убытки поставщикам оплатит и еще лоскутками родильного убранства наторгуется. Знай упирайся руками и ногами в перекладины да ори
– Фиг им, скотам, – Эстрелья еле сдерживает стоны, оттого и ругается куда затейливей, чем может стерпеть даже самая прочная бумага. – Можно думать, их не своя мать на свет произвела, а чужая тетка. Порождения ехидные. Яички черепашьи. Лягушачий помет. Икра кабачковая заморская, дважды задом наперед пропущенная. Сколько в среднем за представительный билет платили?
– Не бери в голову лишнего. На пеленки за глаза хватит и еще останется. Работай давай!
Весь этот исполненный страсти диалог проходит внутри задернутого занавеса, целость которого сторожат двое статных длиннобородых молодцов с заграничными прозвищами, отчим роженицы, отошедший от дел государственных в чине герцога, и высокий молодец с подозрительно белой кожей. Однако распоряжаются тут не они – а мелкотравчатый, хотя и весьма бодрый старикашка, весь с головы до ног в орденах и лентах, нацепленных прямо на тяжелый овчинный тулуп. Чтобы ветром не сдуло, ехидничают в толпе.
Именно Энгерран Верховный Судья громогласно объявляет:
– Королева готовится вот-вот родить.
И дает знак стражам.
Джалал с одной стороны, Икрам с другой враз отдергивают парчу балдахина в ногах кровати. Не настолько, чтобы явственно было видно лицо – это неприличие и даже святотатство, – но вполне достаточно, чтобы все убедились: царственное дитя выходит из правильного лона.
Собственно говоря, лишь тем, кто занял самые стратегически выгодные места, удается лицезреть нежную смуглоту согнутых в коленях ног и слегка обдрябшую округлость живота. Остальной обзор тотально загораживают куда более соблазнительные, хотя и прикрытые мадеполамом округлости обеих морских близняшек, которые пригнулись у тех самых царственных ног, чего-то там соображая.
Этим уникальное зрелище исчерпывается. Занавес падает, напрочь скрывая картину.
Только Хельмут фон Торригаль, королевский конюший, высоко поднимает на сильных руках ребенка, с крохотного туловища которого до самого полу ниспадает мантия – алое с золотым внутри, черное с серебром снаружи – и с торжеством возглашает:
– У Великого Вертдома ныне есть король, рожденный в законном браке. Сын принца Моргэйна и внук короля Ортоса. Кьяртан
Филипп Родаков. Рутения
– Погоди, – сказал я. – Мы ж этого еще в книге не читали.
– А это не Арманова путаная каллиграмма, – ответил он. – Это сама Бельгарда выводила франзонской деревенской готикой. Аббатиса богатейшего монастыря и добрейшей души необутая клариссинка. Помнишь, я еще тебя просил в конец книги за ответом не лазить?
– Рад за нее, что исполнилась мечта. А Кьяртан-то чего?
– Вот он, – Тор захлопнул крышку и взвесил томик на широкой ладони: книга вроде как даже съежилась у него в руках. – Наш пострел как раз поспел.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, собственно говоря, он там вовсю королевствует над четырьмя провинциями плюс горы и плюс море, – ответил Хельмут. – Дитя-Меч. Дитя-Книга древних сказаний ажно при двух королевах-мамочках. Библис ведь тоже пристроилась к его воспитанию – с таким-то книжным именем. Только одного им не хватает, отец-демиург ты наш драгоценный. Чтобы ты одобрил.
– Каким образом?
– Печать поставил. Сечешь, старик?
Я понял. Стянул с пальца мой любимый опал и приложил к переплету: обручем вниз, камнем кверху. Сей же час перстень втянулся внутрь, так что снаружи остался лишь красно-черный камень, будто поделенный на разноцветные мелькающие лоскутки. Камень-паяц. Камень-Арлекин.
– Вот.
– Спасибо, мой родной. Ровно через сорок земных лет с момента возникновения у тебя бредового замысла. Отличная и многообещающая дата.
– И какой итог этого морального извращения?
– Независимость. Иначе говоря, иди и делай что хочешь. Никаких обоюдных жертв, никаких бурь и громовых ударов. В гости – это пожалуйста. Это мы с дорогой душой. Отныне и навеки.
Я покачал головой. Как странно! Хотя не страньше неба и звезд.
– Тор, но ведь мы с тобой друг от друга не откажемся?
– Пока в тех самых элизиумских полях не окажемся. Хотя вот увидишь, тебе и там понравится.
– Не высижу долго, боюсь, в тамошнем мерцании. Я стабильность обожаю.
– Тогда милости прошу снова в Верт. Или дождись, пока такой же безумец, как ты сам, изобретет похожий мир – лоскутный и достоверный, слепленный по наитию – но по наитию свыше. И по нечаянности переведет его в реал. Не думаю, что тебе придется ждать слишком долго.
На этих словах он с важностью кивнул, сгрёб со стола – нет, не книгу, а полупустую бутыль – и исчез в неопознанном направлении.