Меч и его Эсквайр

Мудрая Татьяна

Они спешились и вошли в круг. Разделись до рубах. Чёрные. Вошли в круг… Мой сын. Мой внук. Семя Хельмута.

Сначала оба прощупывали друг друга, испытывали чужое для обоих железо. Потом Орт ударил – нехотя, будто не ожидая, что из этого будет прок. Моргэйн парировал – также неторопливо. И отдал удар. И еще: двойной удар – двойной отклик на него.

…Потом сразу началось такое, что ничей глаз уже не мог уловить, когда лезвие или острие удается отбить, а когда оно касается нагой плоти. Когда нас обучали искусству владеть скимитаром, то предупреждали: «Не позволяйте ему совершить с вами то, что вы хотите сделать им самим», Но в этом

была неправда. Если хочешь победы – отдайся своему оружию всецело, как это делают одержимые боем. А плата за безумие подождет….

Они кружат, как два кречета в небе, и обмениваются ударами. Что становятся всё яростнее. Кто-то из них пролил малую кровь – или оба. Не видно на ткани – лишь на запястьях, на обнаженной шее. На лицах, излучающих прежнюю ярость.

…На груди короля, сорочка которого распахнулась от ярости последнего, безрассудного выпада, нацеленного в грудь сына и попавшего чуть пониже левой ключицы.

И оба падают в талый снег, в растоптанную грязь: Ортос ничком, Мор, на долю мига застыв в недоумении, – плашмя. Меч покачивается в ране, как пестик чудовищного тёмного цветка.

… В своих потомках .

К ним бросились со всех ног и со всех сторон, но тут Эстрелья, по-прежнему стискивая мою руку и подняв свою ладонью вперед, ринулась к поверженным телам:

– Моё право!

За ней – Фалассо.

– Право!

Библис. Бельгарда. Выпрямились и прикрыли павших собой. Они-то откуда взялись?

И посреди четырех буйных стихий – две непреклонных стальных фигуры. Торригаль и Стелламарис.

– Право королей.

И уже тише. Это Эстрелья:

– Королевского медикуса. Лекарей. Носилки. Один пока не погиб, другой не так тяжело, но ранен. Добивать не позволю. Уносить с собой – тоже. Суд у нас в другом месте. Энгерран!

– Я здесь, высокая госпожа мейсти.

– Следи, чтобы всё здесь совершилось как должно. Эй, не теснитесь. Три больших шага назад – один, два, три! Пропустите… Пропустите.

Круг расширился, расцепился. Поднялась суета, но уже отыскавшая для себя границы.

Их кое-как перевязали. Унесли.

Морская волна отхлынула – как я понял из отрывочных реплик, у ба-нэсхин были где-то во вьюках натяжные пологи с циновками, и они собирались ждать развития событий тут же на месте. Королевское войско разошлось по приказу командиров: более охотно, чем эти приказы давались.

Я отправился вслед за Эстрельей и ее отчимом, ибо не знал, куда теперь себя девать.

Они и в самом деле вселились в мою прежнюю гостиницу всей малой семьей: как ни странно, так и суетилась под ногами всякая ребячья и кошачья мелочь, будто я снова был в Скондии. Меня не спросили ни о чем, просто сунули в одну руку миску с чем-то горячим, а в другую – ложку. А потом повалили на какое-то не совсем жесткое ложе – как был одетого и в сапогах.

Утром я от них же узнал новости.

Король Ортос не выжил – да мало кто в этом сомневался. А поскольку сходная помощь обоим поединщикам была оказана вовремя и по всем правилам, вина его в попытке захвата чужих земель, развязывании войны и казни противящихся тому военачальников (даже, оказывается, не одного) не вызывает никаких сомнений. Однако Моргэйну оттого нисколько не легче. Его рана более или менее легко поддается лечению, однако невелика в том радость, ибо потом…

Потом нашего принца ждет тот кошмар, что его отец, к чести последнего, практически вывел из употребления.

Квалифицированная

казнь, предваряемая допросом третьей степени.

Знак XVII. Филипп Родаков. Рутения

– Ну ты и садюга, Торри, – произнес я с расстановкой.

– Разве? Эти милые цветочки распустились из твоих собственных бутонов, – хлестко парировал он. – Да ты и сам по себе тот еще божий одуванчик. Кто им всем такие характеры заделал? Кой у кого на чердаке сплошные тараканы, да не простые, а тропические. Как их – мадагаскарские. В ладонь величиной.

– Не на чердаке, а в подвале, – машинально ответил я. Иногда ляпаешь что попало, а попадаешь прямо в яблочко мишени. Как мой любимый дедуся Фрейд говорил.

– Вот именно. В недрах подсознания. Когда б вы знали, из какого сора… Фил, да ты не волнуйся. Всё по большому счету устаканится.

– Разольется по стаканам и выплеснется в глотку, а то и просто на пол….

– Ох, да не сыпь ты мне на раны свою аттическую соль! Одного моего короля загубил и другого норовишь угробить – под свои вечные посмехушечки…

– Ну, что до Ортоса…. Понимаешь, уж такой он человек был: совершенно не получалось «думать вдаль», как говорят в моем милом Вестфольде. Хорош, признаюсь, но заклеймен своей мифической артуровой кармой. Не так уж он детально прочувствовал, на что сына обрекает. Или мстил неосознанно? Хотел гибели воплощенного позора? Я и то не скажу. Знаю одно – что вот Моргэйна обучили мыслить как следует: быстро, широко и многовариантно. И он настолько в этом преуспел, что я, по правде говоря, тогда сомневался в его победе на поединке. Сильный и гибкий разум редко соседствует с таким же умным телом, знаешь ли.

– Успех, – я постарался скривить такую гримасу, что едва не схлопотал себе судороги по всей морде лица. – Это ты будущую казнь так называешь?

– Успех – это досконально, по этапам, запланированное достижение заветной цели, – нравоучительно добавил он. – Конец противостояния. Смерть Короля-Зимы, победа юного Короля и рождение Весенней Царицы. Воплощение мифа. Заметил, что за день они выбрали? Самый что ни на есть сакрально значимый. Крутой поворот календаря. Новый владыка побеждает старого: это куда более древний и лучший обычай, чем описанный в легендах о победе Рустама над Зухрабом, Ильи Муромца над Сокольником. Время не сто́ит поворачивать обратно, понимаешь.

– Ну, ты у нас второй Энгерран Мариньи… тьфу, Энгерран Осудитель будешь. Тошнотворный Рассудитель.

– Опять оговорочка по дедушке Зигмунду. Ну не идет у тебя из головы Монфокон с его фундаментальной виселицей! Кто-то уж точно на ней раскачиваться будет. Ладно, поехали дальше. Открывай, что ли, благословясь. Где штопор? Штопор где, спрашиваю?

Арман Шпинель де Лорм ал-Фрайби. Скондия

По королю объявили малый траур, почти незаметный из моего положения взаперти. Я еще недоумевал, отчего люди за гостиничным окном расхаживают во всем вороньем: черное с серым или почти сплошь черное с оборками-плерёзами у особо кокетливых дам. Оказывается, моего Ортоса уже на второй день отпели и похоронили, нарочито не соблюдая полного обряда. Гроб короля-преступника поместили, однако, в самом лучшем месте старого кладбища: между Олафом из Фалькенберга и Йоханом Тёмным. Ведь наш Орт заплатил за прегрешения с лихвой, не так ли?