Меч и его палач
Шрифт:
– Пожалуйте в дом, благородные гости, – поклонилась моя Стелламарис. Иногда на нее такая старомодная любезность накатывает, что просто сил нету!
Троица степенно проследовала внутрь. Госпожа Марион выбрала стульчик не из самых смирных и уселась, расправив полы плаща и откинув капюшон с головы. Кресло с готовностью обратилось в дубовый трон готических очертаний – с высокой прямой спинкой, заостренной кверху, и широкими подлокотниками. Мужчины стали по сторонам дамы в позе геральдических животных у фамильного герба. Так мне отчего-то показалось.
– Чем обязан
– Одной ошибкой мироздания, – внезапно ответил наш епископ. – Скажите, вы хорошо помните своего мейстера? Того, от кого пошло ваше первое имя?
– Да. Но он умер давно, разве нет?
– Нет. Только стал на семь лет старше, – ответила Марион.
Отчего-то, когда чепуху городит женщина, это кажется очень даже приятным и остроумным.
– Господа, вы хотите сказать, что пока я отматывал в Рутене семь раз по сто лет, на моей родине…
– Закон царства фей, – невозмутимо пояснила дама. – Гостю кажется, что он провел в объятиях королевы годы, а над его родным миром пролетело не одно столетие.
Я кивнул. Кажется, кое-что начинает проясняться…
– Вы имеете в виду, что я подкидыш родом из страны эльфов?
– Пришелец. Из той части мира, что мы трое в мыслях называем Виртдом, – кивнул кардинал. – Хорошо ассоциируется с «виртуальный», «вертеть» и заодно со «шверт» – меч, прямой клинок.
– А точнее – выходец из нашей совокупной родины, – добавила Марион. – Вас там опустили в землю, а вышли вы уже в ином месте. Здесь. Но внутри этого здешнего мира замкнуты.
– Погодите, – сказал я, – ведь я… мы со Стеллой перемещаемся из ночного обиталища в дневное. Не так разве?
– Единая плоть и единая кровь как на земле, так и на небесах, – чуточку елейно добавил прелат и кивнул, соглашаясь. – Вас как бы распяло…
– Распялило, – хмыкнула Марион.
– …меж двух суточных половинок вашего мира.
– Суточными в Рутене называют только щи, друг мой, – снова вмешалась она. – Или казённые деньги, что отпущены на прожитье в чужом месте.
– Смысл в том, молодые люди, – каким-то невыразительным голосом объяснил третий наш собеседник, – что вы оба умерли. Тор – в Вестфольдии, его Звезда – в Рутене. Но для нее доступна лишь изнанка здешней малой вселенной, а для него, как для всех психопомпов – также и лицевая сторона.
– Как эта помпа сочетается со способностью жить на оба мира? – спросил я.
Живых и мертвых?
Готлиб терпеливо объяснил:
– Психопомп – проводник немертвых в царство неживых и обратно. Классический пример – бог Гермес, или Меркурий.
– А реальный – практически все живые мечи, – добавила Марион. – Потому что их личные праведники сами по себе суть мост между мирами.
– И что следует из всего этого абсурда, уважаемые? – спросил я. – Что нам всем это дает?
– Вам обоим – способность по раздельности пройти назад в мир, откуда появился Хельмут Торригаль. Фон или ван Торригаль, как будет угодно. И там повенчаться, – на сию деликатную тему высказался, разумеется, прелат. – Вы ведь ныне «едина плоть и едина кровь» – а любое священнодействие предполагает соединение до того
Стелла, которая во время молчала и только переводила свой светлый каштановый взгляд с одного собеседника на другого, наконец решила вложить свой посильный вклад в беседу:
– Я так понимаю, вы согласны решить нашу проблему, если мы оба решим вашу. Какую? С Торовым мейстером, да? Я верно думаю? Раз уж разговор о нем зашел с самого начала.
– Верно, – неохотно согласился Готлиб. Он показался мне наиболее честным и бесхитростным изо всей триады. – Он… он остановился в пути. И это весьма плохая стоянка, сударыня Звезда.
Да, судя по тону, он еще и самый заинтересованный изо всех троих.
– Допустим, я соглашусь, – ответил я. – И моя милая подруга тоже. Но как мы сумеем пройти там, куда никто из здешних елисейских обитателей не осмеливается даже ступить?
– Вы, господин Торригаль, держите в прочной связке оба рутенских мира, – ответила дама Марион. – Какой из них вторичен, скажем так?
– Здешний?
– Нет, – она покачала головой, увенчанной темными косами. – Когда живущие – или немертвые – выдумывают нечто, оно обыкновенно становится причиной их собственного мира.
Чушь на чепухе и абракадаброй погоняет. Но… как же их сочинительница собой хороша!
– Иначе говоря, вы думаете… Считаете, что мы именно отсюда можем пройти в иной мир? Не из Рутена?
– Не из того Рутена, что наверху, – уточнила она, слегка повернувшись в своем неудобь торжественном кресле. – Только из его подземного, что ли, подобия.
И слегка привстала для вящей убедительности. Видно, отсидела свой царственный зад – без подушки-то…
– Вы сможете нас провести? – деловито сказала моя тысячелетняя девушка. – И не дать заблудиться в чужой стране, где даже время иное?
– Да, – ответил их преосвященство. – Потому что вы оба также иные по своей нынешней природе. И благодаря некоему перстню с темным хрусталем, который моя… моя добрая приятельница подарила мейстеру Хельмуту за одну важную услугу. Я так полагаю, он его не потерял, напротив – носит весьма близко к телу.
– А найдем – дальше нам что делать?
– Просить его обвенчать вас.
Похоже, и у этого вся крыша съехала. Вместе с кардинальской шапкой.
– Не робей, юноша, – рассмеялся Готлиб. – У здешних рутенских носителей тупого меча тоже был когда-то подобный обычай. Вроде этакой Гретна-Грин. Они ведь были чиновники… э…особого толка.
– Хельмут, это серьезно, – проговорила Марион. – Вам нужны двойные узы – священника и палача. Для лучшей крепости. И обоих вы найдете рядом друг с другом.
– Постойте, – внезапно сообразил я. – Те ваши слова… О личных праведниках.
– Да. Это произошло здесь, в Рутене. Ее звали сэния Марджан-Гита, а ты ее не помнишь, потому что тогда не был живым. После ее жертвы ведь тебя и похоронили.
– Чтобы не пил больше кровь невинных… – вслух подумал я. – Я знаю эти слова мейстера – но во сне много раз видел и шедшее вперед этого!