Меч и его палач

Мудрая Татьяна

И не высказал я своих опасений еще из-за того, что внезапно улочку перед нами с лязгом загородила великолепная семерка кулачных бойцов из подворотни – комоды размером этак два на два. Железом от них пахло не так холодным, как горячим. Классическая подстава: галантный кавалер защищает даму, а потом прикладывает ее к своим ранам как примочку, ибо дама ему благодарна по гроб жизни. Его жизни, между прочим.

– Ну, что дашь? Бабки? Понюшку? Девочку? – с наглецой проблеял самый амбалистый.

Стелла как-то сразу напряглась, лицо стало совсем уж неподвижным, глаза

и то ушли вглубь. Это что, новость для нее?

– Повернись к стене. Живо! – сказал я уже без тени куртуазности.

Не люблю, когда на меня глазеют в подобных ситуациях, говорил я в оправдание себе, неторопливо шествуя навстречу ухмыляющимся рожам. Во-первых, мои сила, ловкость и изящество уже далеко не прежние. Во-вторых, я по определению зрелище не для слабонервных. Сначала я раздеваюсь, то есть с меня слетает футляр. Потом, уже нагой и тонкий, лечу поперек всех шей, стараясь как можно более увеличить захват. Те, кто удостоился видеть дальнейшее вживе, говорят, что чуть попоздней я превращаюсь в некое подобие серебристой мерцающей сети или тумана, а может быть, покрова толщиной в одну молекулу, который стремительно падает на всех моих противников… и после того от них не остается ни капли. Разве что мелкая грязца на асфальте.

– Ладно, можешь повернуться, – сказал я, торопливо влезая в брюки. Нет, хорошо, что и моя бывалая одежка – тоже оборотень, а то глупо было бы в разгар здешнего холодного лета…

– Ну, полный отпад и улёт, – чуть нервически говорила она. – Р-раз – и все братки разбежались далеко и далёко.

– Это ж какой предмет от тебя отпал и улетел? – усмехнулся я. Теперь я чувствовал себя куда увереннее: плоть мигом нагрелась, как бывает у огня или на ярком полуденном солнце.

– Уверенность в хорошей ночевке, – ответила она. – Мой булгаковский полуподвал с ванной комнатой совсем рядом, и… ну, засада полная. На слэнге и в самом деле. Мафия же там факт побывала и факт насвинячила, раз уж встретила на подходе. Они меня шантажируют.

– Ну, тогда…

– Нет, я вас от себя так просто не отпущу. У меня собственный дом на окраине, – догадалась она о том, что я имею в виду.

– Где это?

– Микрорайон Суково.

– Детка, в эти часы метро уже не ходит. Если пешком, да еще с похожими приключениями на чужую шею, то у меня будет не ночевка, а дневка. А в такси мне теперь хода нет, сама понимаешь.

Мой плащ, и без того потрепанный, украсился шикарными грязевыми пятнами, если присмотреться, – красно-бурого оттенка. Обидно: капиталов нашего мейстера мы, вопреки молве, не наследуем, а теперь даже не тряпки придется заказывать, а жесткий футляр-трансформер для моей флейты.

– Ну что с вами делать… Ладно. В угол я вас не поставлю, а глаза завяжу.

Она стащила с шеи шарфик, что прижимал высокую оборку манишки вплотную к шее, и несколькими слоями обернула вокруг моих глаз.

– Держитесь за меня, и крепче. Вот тяжеленный-то, как из чугуна литого.

Я услышал сдавленное бормотание: «Ветер веет по земле… Туча мчится в небесах… Молнии огонь….Лети!»

Нас завертело, будто в небольшом смерче, подняло,

с невероятной скоростью понесло вместе с колючей пылью, холодной моросью, сухим песком – и бережно опустило наземь.

Повязка с глаз упала. Я стоял на пустыре, захламленном остатками успешного высотного строительства. Недалеко впереди, за низким забором, белели стены пятиэтажки, грязные и заплесневелые даже в темноте.

– Мы с подругами в разных местах жили, так нас санинспекция что ни день доставала. Согласно жалобам прочих жильцов кооперативного товарищества: животных держим – по десятку кошек в каждой нехорошей квартирке. Так мы вскладчину купили дом на снос и поселились одним кагалом.

– Ковеном, – вставил я с ехидцей. Она будто не услышала:

– Имеем года четыре в запасе. Мы вообще-то деньги экономим, хотим экологический котопарк устроить. С цветущими газонами, зарешеченными тропками для посетителей и местами естественного обитания.

– Кошки ведь домашние животные.

– Я ж говорю – деньги и еще раз деньги! Уже купили два гектара земли неподалеку от столицы. Подняли из воды ветхий венецианский особняк. Привезли кусочек Колизея, не подлежащий реставрации, там еще подвалы шикарные, – чуть запыхавшись, вещала Стелла. – Целим на камни от настоящей пирамиды. Копты ее растащили для своего… одноэтажного домостроения.

Тут мы пришли.

Забор был аккуратный, крашенный нежным лимоном. Но вот сам дом не то что снаружи – и внутри не внушал доверия: на первом этаже воняло землей и гнилым картофелем, на втором – обжаренной в масле ставридой, на третьем – сбежавшими суточными щами, на четвертом – бомжатскими экскрементами. Пятый, с совмещенным букетом благовоний, был наш.

– Отмыть кое-как успели, а дезодорантами побрызгать еще нет, – с извинением в голосе сказала девушка. – Погодите на площадке, я семейство предупрежу.

– Только не надо представлять меня другом сердца, договорились? Лучше женихом, – возразил я.

– Да им это без разницы, у самих нравы так нравы… – пробурчала она.

Стандартные четыре входа, обитые потертым черным винилом. Ближняя к ступеням дверь лязгнула, приоткрылась: оттуда высунулось холеное мурло десятикилограммового британского кота и уставилось на нас с некоторым осуждением.

– Вот. Бонифаций – Хельмут. Хельмут – Бонифаций.

Не закрывая за собой дверей, мы протиснулись в переднюю, умеренно пропахшую кошками и второсортным наполнителем для их туалета.

– Боня, как там Юфима с детьми? В порядке? Пойдете на улицу погулять?

Он негромко мявкнул. На зов явилась почти столь же роскошная киса.

– Юфимия, третья подруга Бонифация и мать девяти его котят. Пока не крещены, хотя имена им мы уже подобрали.

Кошки тем временем обнюхивали мои туфли, деловито помуркивая. Потереться ушами, чтобы отметить меня как свою собственность, они не торопились: я не знал, хорошо это или плохо.

– Сама я лягу с семейством, а вам в дальней каморе постелю, – деловито говорила она, шуруя по шкафам и полкам ближней комнатки. – Там шторы плотные и дверь с накладным замком.