Меч и его палач

Мудрая Татьяна

– Или укрепленного города…

– Вробурга.

Это слово отчего-то падает на наши головы, как…. Как топор.

– Ну что же, – говорю я, – пока еще родных отыщем или обобранный безымянный труп посланника, а адресат – вот он.

Да уж. Кажется, нас прямо толкает к цели. Весь вопрос – что и к какой.

Теперь мы оба едем верхом: я в седле, моя спутница на широком крупе.

– А ты хорошо соображаешь в частном сыске, – хвалит она меня.

– Так же, как ты – в сравнительной лингвистике.

– Интуиция,

милый. С моим-то практическим знанием языков…

– Всё забывал спросить. Ты кто по происхождению?

– Не пойми кто. Вроде маленькой эриннии, которую создали специально для христиан, чтобы совестью побольше терзались.

– И как ты сейчас себя чувствуешь, мстительница?

– Лучше некуда. Как будто все поры души открылись для того, чтобы воспринимать. Живу без оглядки.

Среди полей и лесов образовалась прогалина и на ней – разлапистое строение. Странноприимный дом или корчма.

– О-о, вот и трактир на наше счастье, – ответила мне моя девушка. – А то я вся озябла, да и вечер близко.

Мы подъехали. Замурзанный веселый мальчишка подскочил, чтобы принять повод, я снял с седла мою девушку и сумки с имуществом. Кошель я, естественно, уже давно запрятал за пазуху.

Внутри трактира было полутемно, пахло слегка подкисшим пивом и свежей выпечкой. Пышная хозяйка вполне цветущих лет, живая вывеска своего заведения, подошла, как-то не так озирая Стеллу – от непокрытой головы до босых ножек.

– Он меня от родичей в одной рубашке увёз, – ответила моя дама тихо и заговорщицким тоном.

– Ой, господа хорошие, – вмиг разулыбалась та, – дак вы, небось, ко Вробургу спешите?

Да-а…

– Почему ты так решила, сударыня…

– Грета я. Теплая Грета, Согретая Грета, как муженек кличет. Ну а как не понять – только вробургский господин без разговоров всех сочетает. На сословность не глядя и на чужие мнения.

– И что – такой добрый он?

– Справедливый. Лишнего никак не сотворит. Удачливый. И кони-то у него для продажи лучшие в округе, и монах-травник при ём шибко ученый, и рука счастливая. У меня обоих моих детей принимал – мальца и девку. Как по маслу выскочили, я и вякнуть не успела ни разу!

Грета помедлила и добавила с более серьёзной интонацией:

– И уходят от него легко да с легкой душой.

– Так что он – мейстер здешний? – спросил я, догадавшись по особенной интонации. – Мечник?

– Ну. Городской вообще-то. Вробургский, я говорю.

– Так это недалеко? – удивилась Стелла.

– Как сказать. Добрый день ходу получится.

Тут я сообразил показать ей золотой из самых невзрачных, слегка обрезанный по краям (так называемый квадрупль), чем вызвал восхищенное аханье.

– Хозяюшка, – попросил я, – поесть нам сообрази. Комната отдельная есть ли? Хоть каморка? Чтоб не тесниться в куче со всей честной компанией.

Тут же

выяснилось, что хлеб еще теплый, мясной свежины нет, потому что весной скот не режут, но яечки имеются только что из-под куры. И парное молоко – хотя и пост, но корова ж раздоенная, прямо речка под кормилицей. И светелку она такой умильной парочке как следовает уберет.

А еще…

– Если благородный господин не поскупится еще на один такой квадрупий, я его будущей женушке кое-что покажу, – тоном заговорщика произнесла Грета.

Я заулыбался и кивнул.

И тогда она вынесла прямо в угрюмую обеденную «залу» старинный костюм франзонской невесты.

Атласный корсаж того очаровательного цвета, что называется «грудь горлинки», весь в шитье и лентах. Короткая, до щиколоток, юбка тонкого охряного сукна, из-под которой виднелась вся полоса рубашечной вышивки.

– Срачица еще была понизу, тонкая-тонкая, в две нити, дак сносилась уже, – вздохнула Грета. – В первую нашу ночку.

Две длинных нити бус – серебро и корольки.

И самое главное – шляпа. Широкая атласная же бледно-серая тулья унизана речным жемчугом в цвет, от нее волнами идут сквозные оборки – рясы, рясна.

– Играет как, – шепнула моя невеста. – Живой еще…

– Ага, – подтвердила хозяйка. – Я на ём сплю в неделю раз и в слабом уксусе полощу. Сил боле моих нету!

Я не удержался – отсчитал Грете аж два куска золота. Моих – не моих, а кто сумеет у нее отнять?

Переночевали мы успешно – ни блохи, ни клопы, ни плотские желания нам не докучали. И утром двинулись по дороге на отдохнувшей и хорошо кормленной лошадке.

Колечко с морионом нам явно ворожило. Ближе к середине дня народ стал попадаться гуще, и все почти шли в ту же сторону, что и мы. Оттого никакой лихой люд на нас не зарился.

Город-на-Скале открылся задолго до того, как мы его достигли – драгоценное навершие, что увенчало крутой утес.

У подножия горы столпился народ, который хотел попасть в крепость. Здесь, как я понял, была первая застава. Мы пробились вперед и попросили начальника стражей уделить нам минуту (собственно, полчаса) внимания. Я как мог разъяснил положение, в которое мы попали – почти не подоврав, свидетелем чему была небольшая круглая монетка с профилем какого-то не очень симпатичного монарха.

Кобылку и письмо у нас забрали, пообещав попозже отблагодарить господина Хельма Торига за спешную доставку по адресу того и другого; про золото не заикнулись – тоже понятно. Кто ж поверит, что воры и убийцы такое проворонили…

Так мы попали за стены крепости, и теперь только и оставалось, что проверить, не обманула ли нас судьба совсем уж круто.

– Ой, Хельмут, – вдруг громко шепнула мне моя ведьмочка, – тут дороги все из жесткого камня, а я как есть босая. Что делать-то?