Меч Шеола
Шрифт:
Проснулась только тогда, когда почувствовала, что он остановился. И встав на одно колено, боясь ее разбудить, укладывает в траву.
Открыла глаза… по виднокраю зорька утренняя разбежалась. Солнце поднимается.
Это же сколько он ее, колодину, нес, спрашивается? Покраснела и неохотой развела руки на шее.
— Здесь отдохнем, а потом дальше пойдем.
Деревья над головой кронами сплелись и до самой земли послушно опустились, повинуясь жесту его руки. Сквозь густую листву рассвет пробивается.
— А Ягодка?
— Найдет, как брюхо натолкает.
Хлеб резал бережно, чтобы и крошки на землю не уронить. Крохотными ломтиками. Так же поделил и мясо. Княжна тут же, уже не чинясь, приняла от него свою долю и в один миг расправилась с ней. Радогор же ел неохотно, постоянно прислушиваясь к лесу, подвигая кончиком указательного пальца ломтик за ломтиком. Завернул остатки трапезы в холстину. Сунул в мешок и подвинул к дереву.
Изголовье устроил себе, поняла она.
Но не лег.
Вытянул руку перед собой и долго смотрел на восходящее солнце сквозь пальцы. Не утерпела княжна. Выглянула из — за его плеча и уставилась в ладонь. Между пальцами кроваво — красные палосы. А Радогор, словно не замечая ее, повернулся на заход. На полночь… Пальцы его заметались, диковинно переплетаясь между собой, как бы и не должны вовсе. Взгляд, и без того холодный, застыл совсем. А с языка поползли слова одно не понятней другого. На лбу испарина выступила…
Поняла, волхвует Радогор. И затаилась за его спиной, боясь пошевелиться, чтобы не помешать.
Наконец, его пальцы успокоились. И он виновато улыбнулся.
— Теперь и отдохнуть можно. Если и увидят, так двух бэров.
Бросила на него испуганный взгляд и перевела его на свои ноги, словно боясь увидеть там что — то страшное.
— Я бэрихой быть не хочу! — Вскинулась она. — Уж пусть, как есть меня видеть. Без шерсти. Даже в мокрой рубахе. И с нечесаными волосами.
Радогор с нескрываемым удовольствием смотрел на ее испуганное лицо. Понять не трудно. Уж лучше смерть, чем в такое чудо оборотиться.
— Да не будешь, не будешь ты бэрихой! — Поспешил он со смехом ее успокоить, полностью насладившись испугом. — не поднять мне бэриху. И не умею я людей в зверей обращать. Дедко Вран, может, и умел, но я ни разу не видел. Мне же это и вовсе не нужно.
И поднял раскрытую ладонь перед ее лицом.
— Смотри…
Это было уже совсем возмутительно. И она взроптала.
— Не буду я смотреть в твою ладошку. Опять спать заставишь. А я и так заспалась, аж опухла.
И, щурясь, подумала.
— Я и по дороге высплюсь.
— Ну, как знаешь…
И не вступая в долгий спор, лег под дерево, приладив удобнее под голову мешок, закрыл глаза и скрестил руки на груди.
Влада встрепенулась.
— Не спи так, Радогор. — Испуганно взмолилась она.
— Почему бы? — Уже сквозь
— Так покойников на лавку кладут. И сон дурной увидишь. А я не хочу, чтобы ты мой сон перебил… где я рядом.
И своей рукой развела его руки. Улыбнулась довольно. Но тут же на ее лице вновь появился испуг.
А вдруг во сне она не уследит, да и сведет он руки не там, где надо?
Засмеялась, осененная догадкой, и засияла глазами, подумав…
«Или не мавкой назвал меня, чтобы сон мой перебить?»
И скользнула ему на руку, довольная собой.
— Это, чтобы ты мне сон не перебил. Счастье перебьешь, а я с чем жить останусь? — Оправдывалась она, устраиваясь на его руке. Подумала и смущенно закинула ему руку на грудь. — Теперь уж не перебьешь. Не куда руки класть. Ты только на меня не смотри, Радо. День же. Ночью не так совестно.
Как имя с губ сорвалось, сама не поняла. Но скатилось с губ такое круглое и ласковое, как это утреннее солнышко. А он и не слышал. Вздохнул глубоко, засыпая. Подгреб рукой уже во сне к себе теснее и закинул руку на ее бедро. Ее колено само легло на его ноги. И его щека оказалась так близко, что Влада почувствовала, как наливаются кровью ее губы и суматошно колотится ее сердце. И груди каменеют, упираясь острыми сосками в его бок.
А до щеки не дотянуться, сколько не тянись. Тонкими пальчиками, боясь разбудить, перебирает волосы под ремешком прядь за прядью, волос за волосом. Пальцы невесомо сбегают по щеке к губам. А они тугие, горячие и девичьих губ еще не познавшие.
— Радо… Ладо… — Горячечно, как в беспамятстве шепчет она. — Мавка я… Зачарую…
Безумие. Настоящее безумие. Иначе не назовешь. Но не может остановиться. И все шепчет и шепчет, горячо и бессвязно.
— Заманю…
Радогор морщится и щекой дергает, пытаясь прогнать назойливую муху со своего лица.
Улыбается княжна. Не отогнать ему эту муху, как бы не старался. Только бы не просыпался дольше.
Но проснулся, словно и не спал. Солнце всего лишь на ладонь над лесом поднялось. Приподнялся на локте, почувствовав ее ладонь на своей щеке. И с удивлением заглянул в хмельные глаза.
— Радо…
Рука обвилась вокруг его шеи. Вскинула голову и припала к его губам.
Радогор осторожно высвободился из ее объятий и, покусывая губы, поднялся и отошел в сторону.
— Не надо бы этого делать, княжна. — Глухо вымолвил он.
Влада залилась малиновым цветом.
— Прости, Радогор, девку глупую. — Но тут же дикой козочкой прыгнула на ноги и гордо вскинула голову. — А все равно я рядом буду. Сам мне напророчил.
— Я тебя людям, воеводе Смуру обещал домой свести. Как же я им после этого в глаза смотреть буду? — Севшим голосом пробормотал он и отвел взгляд в сторону.