Меч Шеола
Шрифт:
— Вот для чего меня дедко Вран выбрал. — После долгого молчания с трудом выговорил он. Слова комковатые, краями горло дерут. — сирота. Слезы лить не кому. Хоть круть верть, хоть верть круть, все едино смерть. И стропалил и пичужил, чтобы я меч отстоять мог. А я то, дурная голова…
Копытиха, скорбно глядя на него, замотала головой.
— Не то слово молвил, Радогор. Худое слово вымолвил ты. Меч не каждом у в руки дается. Тебя выбрал, значит меч признал. И душу свою в тебя вложил, чтобы не только выстоять и победить мог. Чтобы земля,
И снова промолчал Радогор. Слов не нашел подходящих, чтобы ответить.
Только когда зорька вечерняя в потемках растаяла, поднялся вместе с уцепившейся за руку Владой.
— На восход, так на восход. — Сказал, глядя в сторону. — Но прежде того Упыря в болоте утоплю, чтобы пакостями народ не смущал. А потом и пойду. По дороге за старого волхва виру смертную возьму, чтобы худом меня не поминал. К зиме туда обещал… Пока же Ратимира подождем.
Посмотрел на Копытиху сверху вниз.
— Садись, а лучше ложись половчее, матушка. Ноги лечить тебе буду. А там, глядишь, и еще что — то вспомнишь. — Покосился на княжну, которая так и стояла, забыв отцепиться, в обнимку с его рукой. — Может, передумаешь, Ладушка, со мной теперь идти? Воевода Ратимир и княжение сохранит, и тебя убережет.
Влада решительно мотнула головой.
— И раньше бы не подумала, а теперь даже не жди и не надейся, чтобы одного за столько земель отпустила! Да я девок своих подлых была готова убить самой страшной казнью, когда они на тебя глазищами своими бесстыдными зыркали, а уйди — сердце изболится.
— Ну и ладно. Со мной, так со мной. И говорить больше не будем. Пойду ноги лечить.
Но старуха неожиданно заартачилась.
— Ладное ли мелешь, сам посуди? — Разворчалась она. — Сейчас я развалюсь голоногая перед молодым парнем вальком.
— Волхв я, не парень.
И слышать не хотела.
— Хорошо бы ноги, как ноги. А то от ног одно название осталось.
Ее ворчанию скорого конца не виделось и Радогор, теряя терпение, поднял ладнь.
— А ты, матушка, сюда взгляни.
Еще и пальцем указал, куда смотреть надо.
Влада тонко хихикнула, глядя на то, как старая ведунья, не сопротивляясь и глядя остановившимся взглядом в ладонь, медленно клонится на лавку.
— Давно бы так. — Одобрила Влада и снова хихикнула. — Не все мне одной на твою ладошку глаза пялить.
— Рядом хочешь. — Заинтересованно спросил Радогор у нее, с готовностью поднимая руку с раскрытой ладонью. — Места хватит. Утром подниму… если вспомню.
Умолкла, даже рот зажала ладонью, чтобы не искушать себя. А вдруг и правда рядом уложит. С него станется. На что доброе, не допросишься, а это одним махом устроит.
Но ему было не до нее.
Разогрел ладони, потерев их одна о другую, и решительным движение, и лицом не дрогнул, загнул подол изрядно поношенного и нелепого платья. Под ним оказалось еще одно. Поднимал юбку за юбкой, как капустные
Княжне, которая не сводила глаз с него, пришла в голову скоромная мысль и она, не утерпев, снова хихикнула. И тут же захлопнула рот ладошкой. Но получилось у нее это плохо и она, как стояла, так и повалилась на него, давясь от смеха.
— Чему развеселилась. — Смотрит сердито. И говорит строго. — Спать захотелось?
С трудом уняла смех и, словно извиняясь, выговорила, давясь словами от смеха.
— Потрудился бы ты надо мной, Радо, будь на мне не портки Неждановы и рубаха изодранная, а наряд мой полный княжеский. Упрел бы, пока до нужного добрался. — И стрельнула в него шальным взглядом, млея от воспоминаний.
— Тише ты, не спи т. А портков на тебе я не видел. Сама из них вылезла.
Мог бы и не говорить. Если бы не сама, так до сих пор бы не дождалась.
Его руки от ступней потянулись выше. К распухшим. С синими, скрученными в тугие узлы, жилами, голяшкам. И Влада смахнула пот с его лица. Но он и не заметил этого. Ладони палило немилосердным жаром, а он все продолжал водить ладонями по старухиным ногам то едва касаясь их, то с силой сжимая их в ладонях с такой силой, что княжне казалось, еще немного и кости хрустнут в его руках и брызнут в разные стороны.
Княжна сменила уже не одну лучину в светце, бросая в воду огарки, а он все трудился, сдувая пот с лица. Догорала уже четвертая или пятая лучина когда он, облегченно вздохнув, опустил все юбки и упрятал под них порозовевшие ноги. И легко коснулся ладонью лба.
— Просыпайся, матушка.
— А меня так щелкал ладошкой. — Влада обидчиво поджала губы.
— В другой раз и вовсе стукну, чтобы не мешала, не лезла под руку, когда не просят. — Ответил, не оборачиваясь он. И на всякий случай отодвинулся от старухиной руки на безопасное расстояние.
И вовремя. Выпрямилась Копытиха, спустила ноги с лавки и отряхнула юбки.
— Ты что творил со мной, охальник ты этакий? Не успела и глазом повести на твою бесстыжую руку, как ровно раскисла вся. Не рукой пошевелить, не ногой… И слышу, а как мертвая.
— Ты ногой, пошевели, бабушка, вместо того, чтобы браниться. — Улыбнулся он. Ее брань он пропустил мимо ушей, не принимая всерьез. — а лучше попрыгай.
— Ему что в лоб, что по лбу. — Расхохоталась Влада, глядя на старухино потерянное лицо. — Это он еще милостиво. Предупредил.
И подала Копытихе руку, помогая встать. Но та, оттолкнув ее руку, сама сползла с лавки и утвердилась на ногах. Склонила голову на бок, будто прислушиваясь к чему то, Дошла до порога и вернулась обратно.
— Полегчало ли? Или снова начнешь браниться?
Можно было не спрашивать. По глазам было видно, что легче стало ее, изношенным за долгий век, ногам.
— Утром посмотрим. — не очень любезно ответила она. И скосив глаза на Владу, ехидно спросила. — Все высмотрел? Или для другого раза что оставил?