Меч в терновом венце

Савин Иван Иванович

И за что я люблю так — не знаю. Ты простой придорожный цветок. И душа у тебя не такая, Чтоб ее не коснулся упрек. Было много предшественниц лучших, Было много святых. Почему Грешных глаз твоих тоненький лучик. Бросив все, уношу я во тьму? Или темный мой путь заворожен, Или надо гореть до конца, Догореть над кощунственным ложем, На пороге родного крыльца? У мелькающих девушек, женщин Ни заклятий, ни лучиков нет. Я с тобою навеки обвенчан На лугу, где ромашковый цвет.

Марианна КОЛОСОВА

КАЗАЧАТ РАССТРЕЛЯЛИ

Видно ты уснула, жалость человечья! Почему молчишь ты? — не пойму никак. Знаю, не была ты в эти дни в Трехречье. Там была жестокость — твой извечный

враг. Ах, беды не чаял беззащитный хутор… Люди, не молчите, — камни закричат! Там из пулемета расстреляли утром Милых, круглолицых, бойких казачат… У Престола Бога, чье подножье свято, Праведникам — милость, грешникам — гроза. С жалобой безмолвной встанут казачата… И Господь заглянет в детские глаза. Скажет самый младший: «Нас из пулемета Расстреляли нынче утром на заре». И всплеснет руками горестными кто-то На высокой белой облачной горе. Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит: «Братья-казачата, кто обидел вас?» Человечья жалость прозвенит в вопросе, Светом заструится из тоскливых глаз. Подойдут поближе, в очи ему взглянут — И узнают сразу. Как же не узнать?! «Был казачьих войск ты светлым Атаманом, В дни, когда в детей нельзя было стрелять». И заплачут горько-горько казачата У Престола Бога, чье подножье свято. Господи, Ты видишь, вместе с ними плачет Мученик-Царевич, Атаман Казачий!

УЛЫБКА СМЕРТНИКА

Вспоминая тебя,

Владимир Р…

За большое, за Русское дело Мы вместе на подвиг вышли. Ты погиб… А я уцелела. Ты мне грех невольный простишь ли? Горький твой, но завидный жребий! Не поймешь ты мою усталость… Я забочусь о крыше и хлебе, Потому что… я жить осталась. Но я помню, сквозь две решетки На последнем нашем свиданье Ты улыбкой милой и кроткой Ободрял меня на прощанье… И взялась откуда-то сила, Не страшили тюрьма и голод: Бывшим анненковцам носила Из Заречья патроны в город! И в ограде, на сеновале (Тут же, близко, с тюрьмою рядом) У меня не раз ночевали Партизаны белых отрядов. Ах, тогда не могла понять я, Где взяла я храбрость и силу, Когда в лес для повстанцев-братьев Я оружье тайно носила. Почему я смотрю так строго? Потому что страдала много… Потому что сквозь две решетки Улыбнулся мне смертник кротко…

ОБЫВАТЕЛЬСКИЙ ТЫЛ

Клянемся гранитом традиций И сумраком братских могил, Что мы не отступим с позиций В глухой обывательский тыл! И солнце не видит незрячий, И песню не слышит глухой… Победу и боль неудачи Разделим мы между собой. Так было и будет. И вечно, Укрывшись за чьей-то спиной, Живет, улыбаясь беспечно, Незрячий, глухой и… чужой! За нашей спиной распродажа… Какое нам дело до них? Нам сердце живое подскажет Правдивость путей боевых! Но будет кровавой расплата Для тех, кто Россию забыл… Торгуй, пока можно, проклятый Глухой обывательский тыл!

ДВА ГОСУДАРЯ

Вышел французский король Людовик Навстречу Николаю — Русскому Царю. «Брата моего встречу с любовью И двери ему сам отворю». Ласковы апостола Петра очи, Ключи от рая у пояса звенят. Русский Царь из черной ночи Входит в пресветлый райский сад. Лицо — северного снега бледнее, Глаза — великой тоской горят… И даже Петр-апостол, робея, Отшатнулся от скорбных глаз Царя. А король Людовик смело подходит, Будто знакомый, будто старый друг. И приветствует царственного брата при входе Целованием крестных мук… Одному в сердце вонзились пули. У другого на плахе скатилась голова. Только в глаза друг другу взглянули И поняли все… Зачем слова?

НЕ ПОКОРЮСЬ!

В глухую ночь, как летописец некий, Записываю горе наших лет. А днем ищу я в русском человеке Неизгладимый, негасимый свет. Трагическая доля Ярославны — Мой горький плач о гибнущих в бою… Но тем, кто пал бесцельно и бесславно, Ни слез моих, ни песен не даю. Живу. Люблю. И верую по-детски, Как

должен верить Русский человек… Но жив во мне строптивый дух стрелецкий — Его ничем не вытравить вовек. А Русь молчит. Не плачет и… не дышит… К земле лицом разбитым никнет Русь… Я думаю: куда бы встать повыше И крикнуть «им»: «А я не покорюсь!» Не примирюсь я с долей Ярославны! И пусть пока молчит моя страна, — Но с участью печальной и бесславной Не примирится и она!

БЕГЛЕЦ

Голубели амурские воды В этот тихий вечерний час. Он бежал из «страны свободы», Чтоб свободно вздохнуть хоть раз! Не убил, не виновен в краже, И душа чиста у него. Но страшней пограничной стражи Во всем мире нет никого. Черный лес обрисован четко, Не шелохнется даже лист. Где-то близко ждет его лодка, Перевозчик-контрабандист. Вот уж близко, но бьется сердце… До свиданья, советский рай! Ведь не просто лодка, а дверца Из «страны свободы» в Китай… Но в кустах запрятанный ловко, Притаившись, кто-то сидел. И чьей-то угрюмой винтовкой Был взят беглец на прицел. И вот здесь… На пороге воли Обожгло нежданное «Стой!» Захлебнулось сердце от боли Кровяною волной густой. Зазвенело в ушах: «Успею!» Перевел дыханье… Прыжок! Грянул выстрел! Второй! Скорее! И упал он лицом в песок… Не успел. И больше не встанет… Значит, весело дома жил? Кто же душу твою изранил? А потом у границы… добил? Рассказали амурские воды Думу мертвых открытых глаз: Он бежал из «страны свободы», Чтоб свободно вздохнуть хоть раз!

ЛЕБЕДИНЫЕ ПЕРЬЯ

Спотыкаясь, бреду без дороги я, Тяжела ты, путина моя! Говорят о любви своей многие, Но никто не жалеет меня… А дорога — песками зыбучими… Хоть бы смерть догнала, наконец! Да на темя еще нахлобучили Медью кованный тяжкий венец… Кто помог бы? А с ношей уменьшенной Добрела б до тебя, моя Русь. Рождена ведь я все-таки женщиной, Не под силу мне путь… надорвусь… От людей оградиться бы келийкой, В свою душу поглубже уйти… Со своей собачонкою беленькой Разговоры простые вести… Песни бережно в сердце вынашивать, Завести для советников плеть, Чтобы петь их, друзья, не по-вашему, А по-моему мне бы их петь! Чтобы каждая песня без промаха Била в чье-нибудь сердце! И вот, Вот тогда только майской черемухой Моя молодость в них расцветет! Смотрит в зори печальными взорами Лебединая светлая рать. Тяжело… над чужими озерами Лебединые перья ронять…

НЕ СЕРДЦЕ, А СОЛНЦЕ

Далекому атаману…

Из нерастрелянной обоймы Опасность смертная остра! Я знаю, встретимся с тобой мы У партизанского костра… Россия наша молодая Всегда и всюду впереди, Не сердце принесу туда я, А солнце в трепетной груди. Я за плечо тихонько трону Того, кто дремлет в стороне. «Возьми винтовку и патроны, Умчись на вороном коне!» И будут дни тогда часами, Ночами — частые бои. Удача развернет над нами Знамена яркие свои! Любить и ждать я не устану. Но твой отряд — твоя семья, И удалому атаману Дороже Родина, чем я… И за тобой уйду я в горы — Твой вестовой, твоя сестра… Я верю, встретимся мы скоро У партизанского костра!

ЗАЩИТНИК КОРОЛЯ

«Я — королевский страж и воин, Открытый бой люблю. Да будет мой король спокоен: Я верен королю! Привык лечить вином в таверне Ранений тяжких боль. Бунтует чернь? Я выше черни… А надо мной — король! И вот кричащий, пьяный рынок Вдруг осадил дворец!.. Я вызвал чернь на поединок, Деритесь, наконец!» Он нанизал на кончик шпаги Шипящие сердца И… насмерть ранен, сын отваги, Упал возле крыльца… Клич рынка, гнусный клич «Свобода!»… О глупость и тоска!.. Он задержал толпу у входа, Пока пришли войска. В небесной голубой таверне Сказал спокойно он: «Пусть я погиб от злобной черни, Но мой король спасен!»