Меч в терновом венце

Савин Иван Иванович

КОРНИЛОВУ

I

В мареве беженства хилого, В зареве казней и смут Видите — руки Корнилова Русскую землю несут. Жгли ее, рвали, кровавили, Прокляли многие, все. И отошли, и оставили Пепел в полночной росе. Он не ушел и не предал он Родины. В горестный час Он на посту заповеданном Пал за страну и за нас. Есть умиранье в теперешнем, В прошлом бессмертие есть. Глубже храните и бережней Славы корниловской весть. Мы и живые безжизненны, Он и безжизненный жив. Слышу его укоризненный, Смертью

венчанный призыв Выйти из мрака постылого К зорям борьбы за народ. Слышите, сердце Корнилова В колокол огненный бьет!

II

Не будь тебя, прочли бы внуки В истории: когда зажег Над Русью бунт костры из м у ки, Народ, как раб, на плаху лег. И только ты, бездомный воин, Причастник русского стыда, Был мертвой Родины достоин В те недостойные года. И только ты, подняв на битву Изнемогавших, претворил Упрек истории — в молитву У героических могил. Вот почему с такой любовью, С благоговением таким Клоню я голову сыновью Перед бессмертием твоим.

"Не бойся, милый. Это я…"

Брату Борису

Не бойся, милый. Это я. Я ничего тебе не сделаю. Я только обовью тебя, Как саваном, печалью белою. Я только выну злую сталь Из ран запекшихся. Не странно ли: Еще свежа клинка эмаль. А ведь с тех пор три года канули. Поет ковыль. Струится тишь. Какой ты бледный стал и маленький! Все о семье своей грустишь И рвешься к ней из вечной спаленки. Не надо. В ночь ушла семья. Ты в дом войдешь, никем не встреченный. Не бойся, милый, это я Целую лоб твой искалеченный.

"Мальчик кудрявый смеется лукаво…"

Брату Николаю

Мальчик кудрявый смеется лукаво. Смуглому мальчику весело, Что наконец-то на грудь ему слава Беленький крестик повесила. Бой отгремел. На груди донесение Штабу дивизии. Гордыми лирами Строки звенят: бронепоезд в сражении Синими взят кирасирами. Липы да клевер. Упала с кургана Капля горячего олова. Мальчик вздохнул, покачнулся и странно Тронул ладонями голову. Словно искал эту пулю шальную. Вздрогнул весь. Стремя зазвякало. В клевер упал. И на грудь неживую Липа росою заплакала… Схоронили ль тебя — разве знаю? Разве знаю, где память твоя? Где годов твоих краткую стаю Задушила чужая земля? Все могилы родимые стерты. Никого, никого не найти… Белый витязь мой, братик мой мертвый, Ты в моей похоронен груди. Спи спокойно! В тоске без предела, В полыхающей болью любви Я несу твое детское тело, Как евангелие из крови.

"Одна догорела в Каире…"

Сестрам моим, Нине и Надежде

Одна догорела в Каире. Другая на русских полях. Как много пылающих плах В бездомном воздвигнуто мире! Ни спеть, ни сказать о кострах, О муке на огненном пире. Слова на запекшейся лире В немой рассыпаются прах. Но знаю, но верю, что острый Терновый венец в темноте Ведет к осиянной черте Распятых на русском кресте, Что ангелы встретят вас, сестры, Во Родине и во Христе.

РЕВНОСТЬ

Спросила

девочка тихо: «О чем ты, мальчик, грустишь?» За дверью — поле, гречиха И такая густая тишь. Колыхнулся и вспыхнул син е е Над закрытою книгою взор. «Я грущу о сказочной фее, О царевне горных озер». Соловей вскрикнул напевно. Упала с ветки роса. «А какая она, царевна? И длинная у нее коса?» «У царевны глаза такие — Посмотрит и заманит в плен. А косы ее золотые, Золотая волна до колен». И сказала крошка, играя Черной косичкой своей: «Тоже… радость большая — В рыжих влюбляться фей!»

"И канарейки. И герани…"

И канарейки. И герани. И ситец розовый в окне, И скрип в клеенчатом диване, И «Остров мертвых» на стене; И смех жеманный, и румянец Поповны в платье голубом, И самовара медный глянец, И «Нивы» прошлогодний том; И грохот зимних воскресений, И бант в каштановой косе, И вальс в три па под «Сон осенний», И стукалку на монпансье — Всю эту заросль вековую Безумно вырубленных лет Я — каждой мыслию целуя России вытоптанный след, — Как детства дальнего цветенье, Как сада Божьего росу, Как матери благословенье, В душе расстрелянной несу. И чем отвратней, чем обманней Дни нынешние, тем родней Мне правда мертвая гераней, Сиянье вырубленных дней.

"Это было в прошлом на юге…"

Это было в прошлом на юге, Это славой теперь поросло. В окруженном плахою круге Лебединое билось крыло. Помню вечер. В ноющем гуле Птицей несся мой взмыленный конь. Где-то тонко плакали пули. Где-то хрипло кричали: «Огонь!» Закипело рвущимся эхом Небо мертвое! В дымном огне Смерть хлестала кровью и смехом Каждый шаг наш. А я на коне. Набегая, как хрупкая шлюпка, На девятый, на гибельный вал, — К голубому слову «голубка» В черном грохоте рифму искал…

"Есть в любви золотые мгновенья…"

Л. В. Соловьевой

Есть в любви золотые мгновенья Утомленно-немой тишины: Будто ходят по мрамору сны, Рассыпая хрустальные звенья. Загорается нежность светло В каждой мысли случайной и зыбкой, И над каждой бессвязной улыбкой Голубое трепещет крыло.

"Ты кровь их соберешь по капле, мама…"

Братьям моим, Михаилу и Павлу

Ты кровь их соберешь по капле, мама, И, зарыдав у Богоматери в ногах, Расскажешь, как зияла эта яма, Сынами вырытая в проклятых песках, Как пулемет на камне ждал угрюмо, И тот, в бушлате, крикнул: «Что, начнем?», Как голый мальчик, чтоб уже не думать, Над ямой встал и горло проколол гвоздем. Как вырвал пьяный конвоир лопату Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись», Как сын твой старший гладил руки брату, Как стыла под ногами глинистая слизь. И плыл рассвет ноябрьский над туманом, И тополь чуть желтел в невидимом луче, И старый прапорщик во френче рваном С чернильной звездочкой на сломанном плече Вдруг начал петь — и эти бредовые Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе: «Всех убиенных помяни, Россия, Егда приидеши во царствие Твое…»