Мечников. Расцвет медицины

Алмазов Игорь

Широков, продолжая озираться, пробежал мимо нас, после чего мы с Разумовским вошли в палату, где лежал наш больной.

Сказать, что моя клятва лекаря активировалась — значит, не сказать ничего. По мозгу шарахнуло такой волной магии, что я чуть в стену не врезался.

Очевидно, передо мной человек, который уже находится одной ногой в могиле. А раз в главной лекарской организации Саратова никто не может ему помочь, значит, надежды действительно практически нет.

Остаётся только полагаться на мои знания из прошлой жизни.

Роман Кастрицын оказался крепким темноволосым

мужчиной лет сорока. Чем-то он мне напоминал моего брата Кирилла. Сразу видно — этот человек пережил много невзгод. В бровях и бороде виднелись редкие прожилки седых волос.

Вот только сил у Кастрицына уже почти не осталось. Его кожа иссохла, в сознание он почти не приходил. Изредка открывал глаза, но смотрел при этом куда-то в пустоту. Похоже, он даже не замечал нас с Разумовским.

Я поспешно измерил ему давление, осмотрел кожные покровы, прослушал сердце. И прогноз у меня сразу же сложился абсолютно неблагоприятный.

Давление предельно низкое, пульс зашкаливает.

— У него гиповолемический шок, — сказал Разумовскому я и поспешил объяснить свои слова. — Он потерял слишком много жидкости. Сердечно-сосудистая система не выдерживает. Ей банально не с чем работать. Вся влага выходит через пищеварительный тракт. Сколько дней его уже так проносит?

— Сегодня — второй день, — сказал Александр Иванович. — Господин Кастрицын вернулся из командировки три дня назад и сразу же заболел.

Отлично, а вот и эпидемиологический анамнез подоспел.

— Где он был? — спросил я. — Это принципиально важно.

— Точно сказать не могу, поскольку эта информация засекречена, — ответил Разумовский. — Он выполнял особое задание на юге Российской Империи. Это — всё, что мне известно.

Значит, есть риск, что он побывал в Азии. Может быть, даже выбирался за пределы нашей страны. Это без его показаний мы узнать наверняка не сможем.

Я уже понял, чем болен Кастрицын. И понял, почему это заболевание лекари лечить так до сих пор и не научились. Потому что инфекционные болезни открыл я, а до этого момента у них не было ни малейшего понятия о том, как нужно правильно бороться с микроорганизмами.

— Холера, — коротко сказал я. — Вы ведь тоже о ней подумали, да, Александр Иванович?

— Да, — вздохнул он. — Я ни с чем эту дрянь не спутаю. Мне уже приходилось с ней сталкиваться, когда я работал в другом конце Российской Империи. Только вспоминать это тошно. У меня было тридцать пациентов с такими симптомами. А спасти я смог всего двух. И то, потому что у них это заболевание протекало гораздо легче, чем у остальных.

— Как вы их лечили? — спросил я.

— Пытался хоть как-то остановить диарею с помощью лекарской магии, но эффект был так себе. А мой наставник уверял, что больным нужно давать хлорид ртути. Мы пичкали их этим веществом и опием. Некоторые лекари даже додумывались делать кровопускания. Вот только эффекта это никакого не давало.

М-да… Примерно так же холеру лечили в девятнадцатом веке в моём мире. Но и удивляться тут нечему. Там ещё не изобрели антибиотики.

Однако и здесь нужных препаратов нет. Сульфаниламид и пенициллин, созданные на

моём заводе, не смогут качественно воздействовать на холерный вибрион. Этот микроорганизм убивается другими группами антибиотиков.

— Значит так, Александр Иванович, слушайте внимательно, — подытожил я. — Холерой заболевают люди, которые пьют из источников воды, заражённых опаснейшими микроорганизмами.

— Я читал ваши статьи, но там вы о холере ничего не писали, — удивился Разумовский.

— Потому что для описания всех инфекционных болезней нужна не статья, а целый многотомный трактат, — ответил я. — План лечения предельно прост. Я уничтожу сидящие в кишечнике бактерии, а вы восстановите его водно-электролитный баланс.

— Простите… Что я должен сделать? — не понял Разумовский.

Каждый раз забываю, что даже самые выдающиеся лекари этой эпохи не всегда понимают элементарные вещи, которые знали их же современники из моего мира.

— Ваша задача — воздействовать на кишечник, замедлить выделение воды. Наоборот, ускорьте её обратное всасывание в кровь. Насчёт бактерий и их токсинов не беспокойтесь, они в кровоток попасть не смогут, поскольку я их обезврежу, — произнёс я.

И мы приступили к работе. Я прошёлся обратным витком по всему кишечнику пациента, а затем принялся очищать его от токсинов. Пришлось ускорить работу печени и почек, но оно того стоило. Если в кратчайшие сроки не остановить распространение инфекции, Кастрицын умрёт. Если представить ситуацию, в которой я бы приехал сюда не сегодня, а на сутки позже, он бы погиб уже этой ночью.

Холера не вызывает температуры и болей. Однако при этой болезни из организма выливается вся жидкость. В конечном итоге пациент погибает от гиповолемического шока.

Для сердца есть два вида перегрузок. В одном случае оно не может прокачать огромный объём жидкости, циркулирующей в сосудах. В другом — ему просто нечего качать. В данном случае мы как раз наблюдаем такую ситуацию.

Как заставить мотор прокачивать максимально густую взвесь, в которой толком не осталось жидкости? Конечно, это абсолютно невозможно. В итоге страдает не только сердце, но ещё и остальные органы, поскольку они перестают получать питательные вещества и кислород. Особенно это опасно для головного мозга, потому что на нём даже минимальное голодание может отозваться катастрофическими изменениями.

— Пока что — всё, — заключил я. — Бактерий в нём больше нет. В следующие несколько дней его лучше восстанавливать специальными солевыми растворами. Пройдёмте в кабинет, я распишу вам схему. Ах да, и объясните всем сотрудникам, что взаимодействовать с пациентом нужно в перчатках. Сам холерный вибрион передаётся исключительно через кал. Если плохо помыть руки и занести инфекцию в рот — появится ещё один такой же больной.

— Хорошо, Алексей Александрович, я всё понял, — закивал Разумовский. — Единственное, чего я не могу осознать — откуда у вас столько знаний о бактериях? Ведь никто в мире толком не понимает, как лечить подобные заболевания. Поверьте мне на слово, я читаю время от времени иностранные статьи, которые у нас пока что не запретили.