Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)

Дик Филип Киндред

Дверь примерочной отворилась, и заглянул невысокий японец средних лет.

— Вы иностранец, сэр? — обратился он к Бейнесу. — Я должен проверить вашу платежеспособность. Позвольте взглянуть на ваше удостоверение?

Он закрыл за собой дверь. Мистер Бейнес достал бумажник. Японец сел и начал проверять его содержимое. Наткнувшись на фотографию девушки, он помедлил.

— Очень хорошенькая.

— Моя дочь, Марта.

— И у меня есть дочь, которую тоже зовут Мартой, — обрадовался японец. — Теперь она в Чикаго, учится игре на фортепиано.

— Моя дочь вот–вот выйдет замуж, — сообщил мистер Бейнес.

Японец вернул бумажник и замер, выжидая.

— Я

здесь уже две недели, — проговорил мистер Бейнес. — Но мистер Ятабе до сих пор не появился. Я хочу знать, находится ли он до сих пор в пути? И если нет, то что я должен делать?

— Приходите завтра во второй половине дня, — назначил японец и попрощался.

— До свидания, — ответил мистер Бейнес.

Он вышел из примерочной, положил брюки назад на стеллаж и направился к выходу из универмага «Фуга».

Шагая по тротуару вместе с другими пешеходами, он думал, хватит ли времени, чтобы получить необходимую информацию? Ведь нужно связаться с Берлином, получить шифровку — все это отнимало время. «Жаль, что я раньше не встретился с этим агентом. Я бы избавился от многих страхов и мук. Очевидно, это не было связано с особым риском, все как будто прошло очень гладко, всего за каких–нибудь пять–шесть минут».

Бейнес ободрился.

Вскоре он уже рассматривал витрину с фотографиями представлений в низкопробных притонах. Грязные, засиженные мухами снимки совершенно голых белых женщин, чьи груди висели, как наполовину спущенные воздушные шары. Зрелище позабавило его. Мимо по своим делам спешили прохожие, не обращая на него никакого внимания

Наконец–то дело как–то сдвинулось с места. Какое облегчение!

***

Юлиана читала, удобно устроившись на сиденье в своем автомобиле. Джо вел машину легко, одной рукой, едва касаясь баранки. К его нижней губе прилипла сигарета. Он был классным водителем. И они уже покрыли большую часть маршрута от Канон–Сити до Денвера.

Из приемника доносились слащавые народные мотивы, которые исполняют ансамбли аккордеонистов в пивных на открытом воздухе: бесконечные польки и шотландки — Юлиана никогда не могла отличить их друг от друга.

— Дешевка, — заметил Джо, когда музыка закончилась. — Послушай, я ведь неплохо разбираюсь в музыке и могу сказать, кто был великим дирижером. Ты, наверное, не помнишь его, Артуро Тосканини.

— Не помню, — машинально ответила Юлиана, не отрываясь от чтения.

— Он был итальянцем. Но после войны ему бы не разрешили дирижировать из–за его политических симпатий. Теперь–то он уже умер. Этот фон Кароян — бессменный дирижер Нью–Йоркской филармонии — мне не нравится. Мы были обязаны ходить на его концерты, наш рабочий поселок. А что я люблю — догадайся!

Он посмотрел на нее.

— Как книга?

— Захватывает.

— Я люблю Верди и Пуччини. Все, что у нас было в Нью–Йорке, — это тяжеловесная, напыщенная музыка Вагнера и Орффа, и мы были обязаны каждую неделю ходить на эти пошлые драматические представления, устраиваемые нацистами в Медисон–сквер–Гарден — с флагами, трубами, барабанами, пылающими факелами. История готических племен или другая воспитательная чушь, но разве это можно назвать искусством? Ты бывала в Нью–Йорке до войны?

— Да, — безучастно отозвалась Юлиана.

— Правда, что там были шикарные театры? Я слышал, что были. Да и с кино теперь то же самое: вся кинопромышленность сосредоточена в одном берлинском квартале. За те тринадцать лет, которые я провел в Нью–Йорке, не было ни одной оперетты или пьесы, только эти…

— Не мешай мне читать, — попросила Юлиана.

— То же самое с книжными издательствами, — продолжал Джо невозмутимо. —

Сейчас они все монополизированы, и центр находится в Мюнхене. В Нью–Йорке книги теперь только для того, чтобы было чем занять печатные станки. А вот до войны Нью–Йорк был центром мирового книгоиздательства. Так, во всяком случае, говорят.

Заткнув уши пальцами, Юлиана углубилась в чтение.

Ей попался тот раздел «Саранчи», где описывалось легендарное телевидение, рассказывалось о дешевых небольших установках для отсталых народов Африки и Азии.

«Только предприимчивость янки и система массового производства; Детройт, Чикаго, Кливленд — какие волшебные названия! — могли совершить это чудо, посылку этого нескончаемого и почти до безумия бескорыстного потока дешевых однодолларовых (в китайских долларах) телевизионных приборов в каждую деревню, в любую глухомань Востока. И когда какой–нибудь изможденный юноша, умирая от голода, тем не менее хватался за этот единственный шанс, который представляли ему щедрые американцы, и собирал из набора крохотный приемник с встроен иным в него источником питания размером не больше куска туалетного мыла, то что же можно было узнать с его помощью? Сгрудившись перед экраном, молодежь деревни — а часто и люди постарше — видели слова. Инструкции. Прежде всего, как научиться читать, затем все остальное. Как выкопать более глубокий колодец, вспахать более глубокую борозду. Как очистить питьевую воду, исцелить своих больных. Над их головами витала американская искусственная волна, распространяя сигналы, разнося их повсюду, всем страждущим, всем жаждущим знания массам Востока…»

— Ты читаешь все подряд? — спросил Джо. — Или пропускаешь какие–то куски?

— Как это замечательно! Он заставил нас посылать пищу и образование всем азиатам, миллионам их, — заметила Юлиана.

— Благотворительность во всемирном масштабе.

— Да. Новый курс, провозглашенный Тагвеллом, по подъему уровня жизни масс. Только послушай.

Она прочла вслух:

— «Каким всегда был Китай? Томящимся, испытывающим нужду во всем, глядящим на Запад. Его великий президент, демократ Чан Кайши, проведя китайский народ через военные годы, теперь, в дни мира, вел его к Декаде Перестройки. Но для Китая это не было восстановлением, так как в этой, сверхъестественно обширной, плоской стране раньше ничего не возводилось, и она еще оставалась погруженной в свой древний сон. Восстающее ото сна существо, гигант, которому нужно было наконец–то обрести ясное сознание в современном мире с его реактивными самолетами и автострадами, атомной энергией и заводами. И откуда же должен раздаться тот удар грома, чтобы разбудить гиганта? Чан Кайши знал это еще во время войны с Японией. Он мог раздаться только из Соединенных Штатов. К тысяча девятьсот пятидесятому году американские инженеры, техники, агрономы, учителя, врачи роем устремились в китайскую провинцию, в каждую деревню, подобно какому–то новому виду ожившего…»

— Ты знаешь, что он сделал, а? — прервал ее чтение Джо. — Он взял у нацизма все лучшее, его социалистическую часть, организацию Тодта и экономический прогресс, достигнутый при Шпеере, и все это подарил чему? Новому курсу. А выкинул все то, что уродливо — деятельность СС, расовую политику, дискриминацию. Но это же утопия! Ты думаешь, если бы союзники победили, то Новый курс оживил бы экономику и совершил бы все эти социальные сдвиги, поднял бы благосостояние? Ничего подобного! Чан Кайши выдумал некую форму государственного синдиката, корпоративного государства, вроде того, к которому мы пришли при Дуче. Он утверждает: вы будете иметь только хорошее и ничего из…