Мечты сбываются
Шрифт:
— Недолговечна? Почему?
Глаза Чингиза прищуриваются:
— Как зовут эту почтенную актрису — ты знаешь?
— Знаю, конечно.
— А все-таки — как? Скажи!
— Ну, Юлия-ханум.
— Нет! Как ее настоящее имя, отчество, фамилия — по паспорту — знаешь?
Смутная догадка мелькает в голове Баджи.
— Паспорта ее я не смотрела — я не милиция и не управдом! — говорит Баджи резко.
— В таком случае, я тебе напомню: настоящее имя ее, отчество и фамилия — Юлия Минасовна Минасян! — Чингиз делает ударение на последнем слоге.
Вот, оказывается,
— А что из того, что она Юлия Минасовна Минасян? — спрашивает Баджи, в свою очередь с вызовом отчеканивая три последние слова.
Чингизу ясно, что Баджи его поняла. Но, опасаясь повторения урока, полученного в свое время на репетиции «Ромео и Джульетты», он не решается ответить прямо.
— Что из того? — переспрашивает он. — А то, что с нашим приходом на сцену многим старым актерам и актрисам придется уступить свои насиженные местечки. Особенно это коснется старых актрис, места которых займут наши молодые, такие, как ты и Телли. Разумеется, старушки, и в том числе Юлия, все это сами хорошо понимают и относятся к молодежи так, как любой человек стал бы относиться к тем, кто собирается вышвырнуть его за борт.
— Вышвырнуть старых актрис за борт? — восклицает Баджи. — Что за глупости ты городишь! Просто нужно помочь нашим молодым актрисам азербайджанкам поскорей стать на ноги.
— Это — слова! А по существу… Послушал бы я, какую песенку ты бы запела, если б сама оказалась на месте этой Юлии!
Телли поддерживает своего друга:
— Эта Юлия, к тому же, завидует нам — ведь мы с тобой получили в «Тетке Чарлея» выигрышные роли молодых девушек, а она — старуха, осталась не удел.
— Но ведь и нас когда-нибудь сменит молодежь, — возражает Баджи. — Все в мире меняется. Таков закон жизни!
Телли небрежно машет рукой:
— Баджи без философии никак не обойтись!
— А, по-твоему, жить, как слепой крот — лучше?
Они долго спорят и расходятся в разные стороны, так и не придя к согласию…
Баджи чувствует себя правой.
Но теперь, встречаясь с Юлией-ханум, она не в силах отделаться от неловкого чувства: может быть, та в самом деле видит в ней человека, который только и ждет, чтоб занять ее место?
Конечно, Юлия-ханум не могла слышать того, что говорили о ней Чингиз и Телли, — она оставалась в фойе, — и все же Баджи испытывает стыд, как если б Юлия-ханум присутствовала при разговоре и не Чингиз и Телли, а она, Баджи, так дурно и зло о ней говорила.
Как радостно поэтому в один из ближайших дней услышать от Юлии-ханум:
— У нас дома время от времени собираются друзья. Али-Сатар и я очень хотели бы видеть среди них и тебя!
КОСТЮМЕРША
— Кто там? — доносится из глубины комнаты женский голос, едва Баджи переступает порог.
Эта комната сплошь, заставлена шкафами, ящиками, картонками. Всюду развешаны костюмы, платья. Воздух насыщен запахом нафталина.
— Это я, Натэлла Георгиевна, — Баджи! Я к вам на
— Хотя бы на час!
Из-за шкафов появляется полная женщина лет сорока пяти. У нее смуглое желтоватое лицо, черные глаза, черные брови и совершенно седые волосы. В высоко поднятой руке она держит вешалку, на которой висит новенькое голубое платье с бантами.
Лицо Баджи расплывается в благодарную, виноватую улыбку.
— Я ведь только хотела справиться…
— А уже, как видишь, готово! А ну-ка, примерь!
Натэлла Георгиевна — заведующая костюмерным цехом. Под ее началом несколько человек: портнихи, сапожник, прачка. В ее обязанности не входит заниматься примеркой театральных костюмов, но бывают обстоятельства, когда она предпочитает заняться этим сама.
Ловкими, умелыми движениями накидывает она на Баджи платье, в котором той предстоит выступать в «Тетке Чарлея». Она внимательно осматривает его детали, с неожиданной для ее полной фигуры легкостью опускается на колени, закалывает одну булавку за другой, что-то приметывает. Затем, отступив на несколько шагов и прищурившись, долгим взглядом оценивает платье в целом.
— А ну-ка, повернись!
Робко, опасаясь измять платье, Баджи поворачивается.
— А ну, еще раз! Так! Ну, теперь хорошо!
Баджи бросает взгляд в огромное зеркало, доходящее до полу, и мысленно переносится на сцену в этом голубом красивом платье. Да, теперь совсем хорошо!
Остается поблагодарить костюмершу за внимание и уйти. Но что-то удерживает Баджи. Костюмерша чувствует это и, указывая Баджи на табурет, предлагает:
— Присядь, расскажи что-нибудь о себе, ведь ты у нас в театре новичок!
Баджи не любит рассказывать о своей жизни: не так уж много было в ней хорошего и тем более интересного, чтоб рассказывать. Но в глазах костюмерши она читает нечто большее, чем простое любопытство. И Баджи рассказывает о своем детстве в Черном городе, о жизни в Крепости, о том, как она стала актрисой.
Узнав, что Баджи живет на промыслах и каждый день ездит в город, тратя на поездки по нескольку часов и иной раз не успевая даже пообедать, костюмерша сочувственно качает головой:
— Нужно тебе, девушка, переехать в город, иначе — изведешься.
— Легко сказать: переехать! А как оставить брата?
— Сколько лет ему?
— На пять лет старше меня.
— Не маленький, значит!
— Но, кроме меня, у него никого нет.
— Не женат он, что ли?
— Холостой.
— Ну, значит, поторопится жениться!
Голос у костюмерши низкий, гортанный, с грузинским акцентом. Манера говорить резкая, пожалуй даже грубоватая.
— А жить-то мне в городе где, у кого, если б я даже решилась перебраться? — говорит Баджи.
К ее удивлению, у костюмерши находится неожиданный ответ:
— Комната для тебя у меня уже есть — в моей квартире! Не царский дворец, конечно — предупреждаю. Но на первых порах, пока не приищешь себе чего-нибудь получше, жить можно. Согласна?
Баджи затрудняется ответить: прежде чем решиться на такой шаг, нужно все обстоятельно обдумать, посоветоваться с братом.