Мечты сбываются
Шрифт:
Спустя несколько дней явился в «Скупку» человек с двумя персидскими коврами на продажу.
Это был купец иранец, в свое время державший на набережной лавку сушеных фруктов, а ныне закрывший свою торговлю и собиравшийся уехать на родину.
Ковры иранца, раскинутые на прилавке, показались Ругя красивыми, хорошего качества. Ее лишь смущала цена, запрошенная их владельцем. Ругя убеждала его уступить, но он упрямо стоял на своем.
— Поверьте, ханум, ни за что не расстался бы я с такими замечательными коврами, если б не уезжал отсюда навсегда, —
Он говорил с заученной любезной улыбкой торговца, напомнившую Ругя улыбку, некогда порхавшую на лице Шамси, когда тот вел разговор с покупателем, стремясь выгодно продать свой товар.
Ругя колебалась: ей не хотелось переплачивать, но и жаль было упустить из «Скупки» два хороших персидских ковра.
Посоветоваться с Шамси? Она всегда так поступала в подобных случаях, но Шамси уже несколько дней прихварывал, не выходил из дому, и не хотелось лишний раз тревожить его из-за двух ковров.
Случилось, однако, так, что Шамси, почувствовав себя лучше, заскучал дома и сам заглянул в «Скупку».
— А ну, Шамси, скажи-ка свое слово насчет этих ковров! — воскликнула она, обрадовавшись его приходу.
Шамси внимательно осмотрел ковры иранца, назначил цену. Она оказалась почти вдвое ниже той, какую запросил их владелец и с какой уже готова была согласиться Ругя.
Ругя бросила на Шамси недовольный взгляд: видать, не пошли впрок ее давешние слова насчет заниженных оценок.
А иранец, приняв Шамси за случайного посетителя магазина, с преувеличенным возмущением воскликнул:
— Да вы, уважаемый, как я вижу, в коврах ничего не смыслите! Ведь это же настоящие персидские — я сам покупал их в Тавризе еще до войны!
Шамси снисходительно улыбнулся и тоном, каким взрослые говорят с детьми, сказал:
— Отец мой, слыша такие речи, отвечал: даже в саду аллаха не все сплошь красавицы! А от себя я добавлю: тавризский ковер тавризскому — рознь!.. И вот почему… Помню, был у меня один старинный «тавриз», от роду этак лет двухсот, не меньше. Шелковый, мягкий, как пух, редкостного по красоте рисунка и расцветки. Посредине было три медальона винно-красного цвета, один внутри другого, на синем фоне. Загляденье!
В словах Шамси прозвучала нежность. Но, снова взглянув на ковры, раскинутые на прилавке, он продолжал уже совсем иным тоном:
— Так оно было когда-то… А вот после того, как понастроили в Тавризе чужеземцы свои ковровые фабрички, да стали красить ковровую шерсть анилином, да на свой лад и вкус коверкать старинные рисунки — что осталось от настоящего персидского ковра? Одно название!.. Вот вы, уважаемый, выхваляете свои ковры: персидские, мол, тавризские. А я так вам скажу: за старинный «тавриз» дать хорошую цену не жалко, а вот за такие, как эти… Не обижайтесь!
Шамси не договорил и безнадежно развел руками, но для Ругя и
Из «Скупки» Шамси и иранец вышли одновременно.
— Не знаю, старик, что плохого я тебе сделал, что ты мне так навредил? — начал иранец с обидой в голосе. — Знал бы я, что у тебя такой вредный язык, — дорого дал бы за твое молчание.
Шамси отшутился:
— Выходит, люди правильно говорят: молчание — золото!
— На твоем-то молчании двое, во всяком случае, заработали бы — ты да я.
— Зато кто-то третий потерял бы!
— Перепало бы и этой толстой бабе, заведующей магазином, — без этого ни одно дело не делается среди нас, купцов.
— Да не про нее я! — оборвал Шамси в сердцах: его задело, что иранец так непочтительно говорит о Ругя.
— А про кого же ты? — удивился тот.
Шамси помедлил и с важностью ответил:
— Про государство.
Иранец небрежно отмахнулся:
— Думать людям нужно прежде всего о себе! Так меня с малых лет учили. А если уж говорить о государстве, — как здесь у вас теперь водится, — то много ли значит для этого вашего государства две сотни рублей?
Шамси вслушался… Почему так знакомы ему эти слова? Шамси напряг память… Да ведь он сам этими же словами возражал Ругя, когда она пробирала его за ковер Рустам-аги — будь тот неладен!
С неделю назад Шамси затруднился б найти достойный ответ на подобные слова иранца. Теперь, подражая Ругя, он уверенно, строго сказал:
— Много ли значит, говоришь ты, две сотни рублей? А беречь нужно, уважаемый, каждую государственную копейку!
Иранец изумленно оглядел Шамси… Не похоже, что старик сильно советский. Скорее всего — наоборот, сам из бывших торговцев, судя по тому, как оценивал ковер. Хорош же он в таком случае!
— Видать, советская власть тебя так сильно обласкала, что ты печешься о ней больше, чем о нашем брате торговце! — сказал иранец со злой усмешкой, стремясь побольней уколоть того, кто только что был ему помехой, принес немалый убыток, да к тому ж еще издевается сейчас над ним!
Шамси и впрямь почувствовал боль: неужели прав иранец и незачем ему, Шамси Шамсиеву, бывшему владельцу коврового магазина, так уж воевать за эту «Скупку»? Что дала она ему, старику, эта «Скупка»? Деньги от продажи чужих ковров, плывущие мимо него в чужие руки? Унижение перед женщиной, бывшей женой? Досаду на этого бестолкового малого Ильяса?
Но Он тут же опомнился и, стараясь не выдавать своего волнения, степенно промолвил:
— Мы оцениваем товар по справедливости: «Скупка» — не лавочка, не шайтан-базар, а советский государственный магазин. Понятно?
Он не стал дожидаться ответа и, не простившись с иранцем, перешел на другую сторону улицы.
ШТАТНЫЙ
В один из ближайших дней Шамси занялся оценкой большой партии ковров, поступившей в «Скупку» за время его болезни. По обыкновению, ему помогал Ильяс.