Медленный ад
Шрифт:
Звейниекс явно подаётся назад. Перехватывает бумагу кончиками пальцев, максимально далеко от детских рук. Удивительный заскок для мецената, жертвующего детям серьёзные деньги. Может, Тушин угадал, и тут на детях испытывают какие-то лекарства? Да нет, бред. Закрытый интернат под жёстким контролем минобра и минздрава. “АлияХиму” проще бомжей собирать в качестве подопытных кроликов, их никто не считает. И дети не выглядят забитыми или нездоровыми. Вряд ли.
Феликс обхватывает Звейниекса руками, прижимается к нему. Веня запускает покадрово. Пацан мельком смотрит в камеру,
На лице Звейниекса муки адские вперемешку с отвращением. “Уберите его, он воняет”. И Василиса рядом. Лицо злое. Да, она злится, но удивления ни капли. Василиса сейчас курица-наседка, на дряхлого птенца которой напал ужасный ястреб-Феликс, 10-летний ребёнок. И возле машины так же было. Только появляется какая-то угроза Звейниексу, с Василисы сразу облетает вся её улыбчивая радушность. Какая забота о благодетеле, надо же.
Тушин с Василисой уводят Звейниекса к лестнице. Только что стоял бодрый, подтянутый, речь толкал. Сейчас шаркает, как древний старик. Он поворачивает голову, смотрит жалобно в камеру, его подбородок заметно трясётся, будто мышцы лица устали держать челюсть, а ходить с открытым ртом старик не хочет. Потом на Веню зашикала Василиса, и он выключил камеру. Конец. Очень интересно… Тушину понравится.
Михаил упал на диван рядом
– Чё там? – спросил Веня.
– Плохо деду, давление упало. Василиса отпаивает.
– Жить будет?
– Куда он денется? – отмахнулся Тушин. – Смотрел отснятое?
Веня протянул ему камеру.
– Есть кое-что, посмотри. С момента, когда Феликс побежал к деду с рисунком.
– Кто? – не понял Тушин.
– Мальчишку с рисунком зовут Феликс. Дельный пацан. Смотри внимательно на Звейниекса…
Тушин накрыл экран рукой:
– Давай не сейчас. Нам ещё кучу интервью снимать.
– Мих, глянь, там недолго.
Он покачал головой:
– Вень, ты хочешь тут ночевать? Я нет. Здесь снимаем, в Москве отсматриваем. Deal?
– Пердил, – передразнил его Веник и спрятал камеру.
– Давай, навьючивайся и пошли Лисицыну выдёргивать.
Интернат затих, только эхом отдавались их шаги и с верхних этажей доносились детские голоса. На середине лестничного пролёта они столкнулись с бодрым и улыбающимся Звейниексом.
– Михаил… – без следа недавней немощи он протянул руку Тушину.
– Просто Михаил, – Тушин ответил на крепкое пожатие.
– Пусть так. Михаил, помните наш договор? Я свою часть выполнил, очередь за вами. У меня к вам просьба. Наш бизнес – это тесный бассейн, забитый акулами. Только прояви слабину – растерзают. А сегодня, кажется, моё недомогание попало на камеру…
Тушин бросил взгляд на Веника. Тот еле заметно кивнул.
– Не вижу в этом моменте ничего такого, что может заинтересовать зрителя. Эфирное время дорого.
– Я
– А вы никогда не попадали в объектив телекамеры? – удивился Михаил
– Представьте, это мой дебют на телевидении. Я не публичная личность.
– Как только поставят в сетку, сразу сброшу…
Звейниекс кивнул и бодрым шагом спустился вниз. Тушин проводил его взглядом:
– Быстро его отпустило. Удивительно, с таким счастьем и до сих пор не на Ти-Ви.
Он покрутил визитку и сунул её в карман.
– Мих, ты не торопишься с обещаниями? – Веник смотрел непривычно серьёзно.
– А что такого? Ну, плохо человеку стало.
– Посмотри запись, потом говори.
– И что же там такого невероятного случилось?
Веник ухмыльнулся:
– А вот теперь ничего тебе не скажу. Страдай. “Ты собираешься тут ночевать? Я нет.” – Передразнил он Тушина. – Пошли интервью снимать, всё потом.
Лисицына с Василисой в кабинете гоняли чаи. Тушин вошёл первым, без стука, и увидел, как закатила глаза директриса.
– Я на минуточку, – успокоил он её, – Вероника Семёновна, чай портит кожу лица. Завязывайте с этим опасным занятием, труба зовёт, дети ждут, Вениамин копытом землю роет.
Лисицына неохотно отставила кружку и поднялась.
– Никакой жизни с вами нет, – буркнула она, – связалась на свою голову…
– Идёмте-идёмте, слава к ленивым не приходит.
***
Пиликнул телефон.
“Андрас Адамович, эфир в пятницу, в 18:00, телеканал СТВ”
В указанное время он запер дверь кабинета и включил телевизор. Тушин не подвёл. Короткая сцена, когда он потерял самообладание, в эфир не пошла. Монтаж делал профи, ничего глаз не резало. Звейниекс спокойно вернулся к делам.
…
Саттаров скинул в мессенджер “Зайди”.
Он сидел на диване перед телевизором. Похлопал ладонью рядом с собой:
– Садись, кинишку посмотрим.
Я привычно опустился в кресло рядом. Саттаров включил один из федеральных каналов. Шла какая-то тухлая передача про интернат для трудных подростков. Неожиданно появился Звейниекс, толкнул речь про детей и нравственные ориентиры. Я с удивлением посмотрел на Саттарова, он молча улыбался и кивал. Когда передача кончилась, он выключил телевизор и повернулся ко мне.
– Жвачка, – бросил я.
– Сейчас обидно было. Знаешь, сколько эта жвачка стоила?
– Не знаю. Зачем она?
Саттаров вытянул пухлые ножки в сияющих туфлях, закинул руки за голову. Я видел его таким много раз. Саттаров продумал партию, расставил фигуры. Его пухлые пальцы двинули первую пешку вперёд.
– Пояснишь? – спросил я, не скрывая раздражения.
– Меньше знаешь – лучше спишь. Пока рано. Занимайся Ингой. Это твой фронт. Сомни его.
Его обтянутый смуглой кожей кулачок продемонстрировал, как надо сжимать фронт в лице Инги.