Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
— Так, так — задумчиво сказал я.
— Думаю, что эта шайка готовит какое–то злодеяние против вас. Мой дорогой, мой любимый друг, я боюсь за вас!! Что–то очень тревожит, беспокоит меня, — с тоской прошептала Зося, — если можно, не улетайте, не улетайте сегодня… Сделайте это завтра или в другой какой–нибудь день, но так, чтобы не знали они… они затеяли что–то ужасное, — в страхе произнесла она.
— Я это знаю, Зося, — тихо сказал я, — но мне не угрожает ничего. Ты, ты, моя дорогая девочка, береги себя… Еще одну ночь — и все кончится,
— Так, Зося?
— Так, Ян! — просто ответила она.
Аркатов, не понимавший по–английски, довольно безразлично слушал нас, уделяя главное внимание наблюдению за аллеей и прохожими, изредка попадавшимися нам.
— Я знаю, что она не полюбит недостойного человека, — сказал Кружельник.
— Спасибо, Ян, — ответил я, — а теперь мы с капитаном покурим, а вы поговорите друг с другом, но не больше двух–трех минут.
Аркатов и я присели на скамейку, глядя по сторонам, покуривая и перебрасываясь словами.
— Пора! — сказала Зося.
Она грациозно присела, прощаясь с нами.
— До вечера! — сказал я, пожимая ей руку.
— До завтра, сестренка! — взволнованно проговорил Кружельник.
Светлое платьице девушки мелькнуло в аллее. Помахав ей вслед, мы вернулись в «Пель–Мель», где я сделал ненужные мне покупки.
— Не появлялся еще Таги–Заде? — спросил я генерала.
— Ну и хитер полковник. Ох, хитер, — засмеялся он. — Да не делайте невинного лица! Вы же отлично знаете, что господин Таги и не думает улетать с вами.
Мы прогуливались по саду, ожидая появления Елены Павловны.
— Они убедились, что вы действительно улетаете в Баку, значит… — Он многозначительно взглянул на меня. Я засмеялся и кивнул.
— Когда едете к Барк?
— К десяти.
— А вернетесь?
— Думаю не задерживаться.
— Ну, это будет зависеть не от вас. Во всяком случае, когда бы ни вернулись, мы разыграем последнюю сцену у микрофона.
— Трогательное прощание друзей?
— Именно. А вот и Елена Павловна, — прервал он нашу беседу, завидя Кожанову.
Обед прошел весело. Генерал был в ударе. Он много и интересно рассказывал Аркатов удачно острил. Я поддерживал компанию.
За сладким заговорили о тегеранском базаре.
— Не люблю этот бесконечный шум и вопли… И вообще говоря, экзотика никогда не увлекала меня, — сказала Кожанова. — Мой идеал — тихие равнины центра России, речки, обрамленные березкой и кленом, широкие поля с золотой пшеницей и спокойные села с трудолюбивыми колхозниками в них.
— Русачка! — довольным голосом сказал генерал.
— Люблю свою страну. И горы, и ее моря, и тундру… но жить и умереть хотела бы у себя где–нибудь под Воронежем или Тамбовом.
— А вы откуда родом? — спросил генерал.
— С Дону — я казачка, — ответила она. — Однако, где же этот элегантный господин?
—
— Тот, что хотел лететь с нами.
— Бегает по инстанциям… Не так–то легко получить за один день все нужные бумаги.
— Не получит — не полетит, — улыбнулась Кожанова.
— Не велика беда. И что ему так приспичило. Не улетит сегодня, улетит через неделю. Ведь, надеюсь, вы посетите нас снова? — любезно спросил генерал.
— Охотно. Кроме базара, я еще ничего не видела в Тегеране.
— Товарищ генерал! К вам хозяин дома пришел, прикажете допустить? — доложил дежурный.
Еще в дверях Таги–Заде сделал сокрушенное лицо и, разводя руками, горестно сказал:
— Все против меня. И в посольстве, и в министерстве, и у консула — везде один ответ: «Не раньше, чем через пять дней…»…
— Ну, полетите со мною в следующий раз, — сказала Кожанова.
— Да, но дела! — вздохнул Таги–Заде.
— Не хотите ли бокал вина за здоровье Елены Павловны? — спросил я.
— С радостью. Такая хорошенькая женщина и… летчик. Все время в воздухе, в опасности… Нет, наши женщины этого не умеют. Ваше здоровье, — чокаясь, учтиво сказал он и, обратившись ко мне, добавил: — За благополучный полет!
Таги–Заде выпил, раскланялся и ушел. Спустя несколько минут уехала и Кожанова.
Я прошел к Сеоеву и Кружельнику и, сидя в их уединенной комнатушке, детально, со всеми подробностями рассказал им план нашего ночного действия. Кружельник внимательно слушал, изредка переспрашивая меня. Пылкий и экспансивный осетин держался иначе.
— Ах, сволочи–бандиты!.. Жаль, у меня кинжала с собой нету, я им всем башки посрубил бы! — вскакивая с места и размахивая руками, восклицал он.
— Спокойней, спокойней! Ваши кулаки, товарищ Сеоев, могут пригодиться лучше кинжала. Только помните, товарищи, ни одного звука, ни одного движения без приказа…
— Зосе угрожает опасность? — выслушав меня, спросил Кружельник.
— Да! И большая. Я не могу скрывать от вас этого.
— Я предполагал это. Как мы сможем помочь ей? — с тревогою спросил он.
— Еще не знаю! Все выяснится позже, когда я увижусь с нею.
— Надеюсь на вас, обыватэлю полковник. Я знаю, что и вам дорога моя сестренка.
— Очень, Ян, так дорога, что я не нахожу слов выразить это.
Сеоев скрипнул зубами и, схватив в свои огромные ручищи затрещавший стул, сказал:
— У–у, гяур ма биль!.. [31] Попались бы эти гады в мои руки!..
Не выдержавшая его ярости спинка стула с треском переломилась. Как ни тяжела была тема нашего разговора, но мы с Кружельником не выдержали и рассмеялись, глядя на удивленное лицо не ожидавшего такого эффекта гиганта.
31
У–у, проклятые!