Медведки
Шрифт:
Тем более, похоже, Сметанкин вовсе не собирался обобрать и обмануть. Он сам обманулся. Как только он нарыл себе таких замечательных родственников, нашлась его настоящая мать. Если она его настоящая мать, конечно. Блин, мне ведь придется с ним говорить на эту тему. Но не сейчас. Надо как-нибудь с подходом, осторожно. И есть еще Рогнеда.
Рогнеда сидела очень тихо, опустив ненакрашенные ресницы, и отхлебывала из высокого стакана апельсиновый сок. Хорошая, домашняя девочка.
От нее можно было ожидать чего
Я сидел спиной к двери, и там уже некоторое время слышался какой-то шум, но я не обращал особого внимания: тут был цирк гораздо интереснее. Но потом не обращать внимания не получилось, дверь распахнулась, и, сопровождаемая жалобными протестами распорядителя, в обеденный зал вошла госпожа Левицкая. Ей плевать было, что зал арендован для закрытого мероприятия.
То есть сама бы она, может, и не прорвалась бы, но ее сопровождали несколько крепких молодых людей в черных парах. Я вспомнил, что при ее университете вроде были курсы подготовки бодигардов.
Левицкая тоже была в черном — скорее всего, она приехала с мэрского приема или чего-то в этом роде. Бриллиантовое колье сверкало и переливалось в свете ресторанных люстр.
Выворачивать шею, чтобы посмотреть на нее, мне долго не пришлось — она тут же прошла во главу стола, будто так и надо. И щелкнула пальцами — один из спутников тут же притащил ей стул. Стул ему пришлось тащить из курительной, и он был высоким, с дубовыми ножками и плюшевой алой обивкой. Левицкая уселась на него, как на трон, сцепила руки на коленях и молчала, пожирая глазами ничего не понимающего Сметанкина. Двое слушателей спецкурса встали за спинкой стула. Умела она обставлять свои выходы.
— Это кто? — шепотом спросила Рогнеда, впервые за весь вечер обратившись ко мне. Глаза ее расширились, и я с удивлением увидел, что они не черные, а серые.
— Помнишь, тот шофер на «мерсе»? Это он к ней меня возил, — ответил я тоже шепотом.
— Да, но она кто?
— Рогнеда, — сказал я, — сейчас случится что-то ужасное. Я даже боюсь думать, что сейчас случится.
Она распахнула глаза еще шире.
— Она его мать. Сметанкина. Настоящая мать.
— Не может быть! — сказала Рогнеда громко.
— Почему? Она говорит, что ездила в Красноярск его рожать. И оставила там в роддоме. А сейчас, когда он переехал сюда, навела справки, и оказалось, это он. Ее давно утерянный сын.
— Да, но...
Тетя Лиза, которая с жадным интересом рассматривала знаменитые на весь город бриллианты Левицкой, прошипела:
— Молодые люди, нельзя ли потише?
Левицкая меж тем что-то сказала одному из широких молодых людей, и тот вежливо отобрал у Сметанкина микрофон.
Я подумал, она все-таки испугалась, что он откажется ее признавать. И решила припереть к стенке. Публично. Чтобы уже не отвертеться.
Бедный Сметанкин.
— Дорогой Сергей, — сказала она звучным,
— Я не понял, — Сметанкин растерянно посмотрел на ладонь, в которой больше не было микрофона, — вы вообще кто?
— От имени городской администрации, — продолжала Левицкая.
При словах «городская администрация» Сметанкин слегка расслабился. Он решил, что городская администрация решила отметить таким образом замечательную встречу родственников, о которой столько писали в газетах.
— Человеку нужны родные, — сказала Левицкая, — потому что кто еще поддержит его в трудную минуту. Сережа, я знаю, у тебя нелегкое материальное положение. У тебя неприятности...
— Какие еще... — выдавил Сметанкин. Я не видел, чтобы человек так стремительно менял окраску. Он сделался совсем белым. Даже губы.
— Я компенсирую все, что ты взял, — сказала Левицкая, — я уже говорила с твоей фирмой. Они отказываются от судебного преследования. Они подписали бумаги. Что не имеют претензий.
— Сережа сам глава фирмы, — сказал бедный папа. — Оставьте мальчика в покое. Что вам от него нужно?
Он так переживал за Сметанкина, что не побоялся страшной Левицкой. Он был у меня молодец, папа.
— Вы неверно информированы, — любезно сказала Эмма Генриховна. — Он бригадир ремонтников в фирме «Ариэль». И средства, которые были отпущены на закупку стройматериалов и на заработную плату, — она обвела рукой с микрофоном зал, белые столы, белые тарелки, белые занавеси на потемневших окнах, — он потратил на все это. Но неважно, — продолжала она торопливо, — Сергей, ты просто не понимаешь... Я перед всеми этими достойными людьми... в присутствии свидетелей...
— Слушай, слушай, — сказал я Рогнеде, исправно исполняя роль греческого хора.
— Официально объявляю тебя своим сыном, — сказала Левицкая.
В одной руке она держала микрофон, а пальцем другой руки оттягивала свое алмазное колье, пока оно не разорвалось и не скользнуло на пол, точно струйка сверкающей воды. Она даже не глянула — железная женщина!
— Каким еще сыном? — Совершенно белый Сметанкин придвинулся к моему папе, точно ища у него защиты, и папа положил свою старческую руку со вздутыми венами на его сильную лапу.
— Тебе надо, чтобы я раздевалась перед всеми этими людьми? — спросила Левицкая. — Хорошо. Так вот, я родила тебя не от мужа. От другого человека. Чтобы скрыть беременность, я поехала в Красноярск. На курсы повышения квалификации. Если вам все это интересно, конечно, — добавила она, обводя взглядом толпу притихших родственников, — хотя вам, конечно, интересно. Не сомневаюсь. Так вот, Сережа, там я оставила тебя в роддоме, но какое-то время...
Я смотрел на нее и вдруг понял, почему она так спешит.