Мефодий Буслаев: другой путь
Шрифт:
Почему?
Калейдоскоп открывается бесчисленным множеством граней, и на смену тьме приходят изумруды. Яркие, словно кислота.
Школьный класс переполнен - почти сорок человек, страна еще не отошла от бума рождаемости, а финансирование школ уже сократилось. Это чувствовалось во всем - в хитрых глазах директора, закрывшего под замок новые компьютеры, купленные на родительские деньги, чтобы продать их на сторону через какое-то время. В усталых лицах учителей советской закалки, не понимающих, как и на что им дальше жить, но продолжавших выполнять
Это даже заметно среди учеников, разделившихся на касты. Те, чьим родителям не хватило денег на более престижную школу, но ставшие элитой в этой. Окружавшие их дети, ставшие добровольной прислугой и рабочей силой - у них не было родительской протекции, но были полезные навыки или имущество вроде свободной квартиры. И несколько травимых изгоев - тех, кто оказался слишком умен или слишком глуп, слишком странен и независим или чьи родители оказались слишком бедными.
Золотоволосый мальчик сидит за дальней партой, конспектируя урок. Ему всегда нравилась биология, и он был погружен в рассказ усталого учителя. Волосы уже отрасли до лопаток, а одежда была порядочно поношена и потрепана. Этого хватило, чтобы сделать его изгоем.
Он - единственный, кто слушает учителя. Остальных куда больше интересуют телефоны или общение. Они даже не пытаются использовать записки, давно уже говоря в полный голос, и пожилая учительница не имеет ни сил, ни желания привести их к порядку. Она отрабатывала свой урок, и думала только о том, как распределит зарплату и как заполнит очередную порцию бессмысленных бумаг, пришедших из министерства.
В затылок мальчика прилетает бумажка, обмакнутая в чернила, и он отрывается от записок, чтобы услышать громкий смех гораздо лучше одетого парня. По лбу стекают чернильные потеки, а записи безнадежно испорчены.
– Почему они ведут себя так?
Уроки закончились, и мальчик, не успевший вернутся домой, приперт к дальней школы. Его окружает стайка сверстников и несколько парней постарше. Он загнан в угол, но еще не умеет скалиться.
– Говорят, твоя мать - шлюха, Буслаев, - он отворачивается. Его мать давно ищет мужа, и в своих блужданиях давно приобрела совершенно определенную репутацию.
Окружившая его стайка гогочет, словно услышав хорошую шутку.
– Иди к дьяволу, Мартынов, - он отвечает, но лицо стоящего перед ним подростка щерится в оскале, и его вбивает в стену пинок по ребрам. Затылок врезается в стену, и он почти теряет сознание - этот парень почти на три года старше, и гораздо сильнее.
– Что я им сделал?
В этот день Мефодий увидел изумруды в первый раз.
Калейдоскоп сияет тысячами красок, открывая все новые и новые грани.
На улице стоит ночь. Мальчик семи лет держит в руках нож, стащенный у дяди. Тот легко помещается в рукав, и взгляды редких прохожих не замечают его. В руках у золотоволосого ребенка пакет, из которого торчат ласты - и люди проходят мимо, ведь что может быть обычнее занимающегося плаванием мальчика рядом с бассейном?
Наконец
Подросток идет домой, слегка помахивая сумкой. Всего час назад он впервые поцеловал одноклассницу, и чувствовал себя невероятным счастливым. Его день рождения наступал через три дня, и отец обещал подарить на него новый компьютер. Он почти летел, и решил пойти через дворы - ведь дорога была так хороша, а свежий ветер холодил голову.
Он не узнавал мальчика до последнего момента. До той секунды, в которую яркая боль пробила его тело, и кровь хлынула сквозь дыру в животе - четко между шестым и седьмым ребром. Руку мальчика, чьи глаза сверкали, словно изумруды, словно кто-то направлял - удар был нанесен с хирургической точностью.
Кровь тонким ручейком стекает по ножу, и испуганный резкой болью подросток падает на колени. Он не может кричать, ведь в его рот влезла чужая рука, схватив за язык и не давая сомкнуть челюсти. Вместо крика наружу выходит только всхлип. Старый, истрепанный ботинок наступает на горло, и практически вминает его в землю, давя всем весом. Судороги затихают, и с рук мальчика слетает черное пламя. Мгновение - и на дороге остается только выжженное пятно.
Зеленый сменяются голубым, и мальчик падет на землю, только начиная понимать, что именно сотворил. Он впервые слышит тихий звук флейты, приносящий в душу покой. Он снова бежит от изумрудного взгляда.
– Кто я такой?
Калейдоскоп меняется на глазах. Он сияет изумрудным и белым - в равных пропорциях. Он рвется на куски, разделяясь и сходясь снова.
Мальчик не выходит из комнаты, перестав даже есть. Он разрывается на части, его манит изумруд, но флейта восстанавливает силы. Он погружается в себя все глубже и глубже, не в силах вырваться из глубин.
Он впервые видит ее - юную девушку, только оторвавшую от губ флейту. Теплые потоки света, исходящие от нее, вымывают изумруд, принося спокойствие. Она красива - невероятно, нечеловечески красива - и это сияет во всем, от сияющих белых крыльев, до длинных волос, уложенных в хвосты, взлетающих в воздух под немыслимыми углами от малейшего дуновения ветра. Их взгляды сталкиваются, и Мефодий не находит в ней осуждения.
Он закрывает глаза, садясь рядом, вслушиваясь в музыку флейты. Последние сутки он тонул в грязи под изумрудным взглядом, и это впервые прекратилось. Он чувствует покой, и маленькая передышка навсегда вплавляется в его воспоминания. В мире, в котором звучит музыка флейты, нет грязи и изумрудов.
Дни сменяют ночи, и мальчик, тонущий в грязи, цепляется за тихие переливы флейты, отделяющие его от безумия. Он не говорит с девушкой - но это им и не нужно. Ее лицо вплавляется в его память, в саму его суть. Она освобождает его от изумрудного взгляда, и даже бесконечные потоки багровой грязи расступаются перед крупицами света. Она - единственное светлое пятно среди мира бесконечного зла. Он не знает, ее имени и существует ли она на самом деле, но жаждет присоединиться к ней - и время идет, а грязь отступает.