Мелкий бес
Шрифт:
— Эта речь останется знаменательным фактом в вашей биографии. Запишите ее, пока не забыли, а то исказят.
— Да, спасибо, наваляю, — сказал Шарик, я и сам чую, что это у меня здорово выперло.
— Знаете ли, — сказал Тургенев, — когда слышишь такие речи, то у души вырастают крылья, белые, острые, как у демонов.
— Это вы ловко придумали, — поощрил Шарик. — Мы с вами сегодня в ударе.
Тургенев сделал мечтательные глаза и сказал:
— Сегодня, пока вы писали, я бродил в лесу, за городом. Я беседовал с цветами, с птицами, с ветром. Я был счастлив.
— Если
— Нет, я не был пьян, — возразил Тургенев. Душа моя родственна облакам, изменчивым и прекрасным. Вы видите на глазах моих слезы? Эти слезы от избытка нежности.
Фрагменты, не вошедшие в газетную публикацию «Сергей Тургенев и Шарик
Ненапечатанные эпизоды из романа „Мелкий бес“»
Грушина по временам устраивала вечеринки. Теперь она вообразила, что можно прельстить одного из выпивающих в странствиях писателей и повенчаться с ним. Она позвала их на вечер, да и своих обычных со-стольников: Передонова с Варварой, Фаластова, Володина, Рутилова, Преполовенских и еще нескольких молодых чиновников.
Гости собрались рано. Не было пока только писателей.
Рутилов, как это ни странно, все еще не потерял надежды выдать одну из своих сестер за Передонова. Поэтому ему не нравились разговоры о женитьбе Передонова на Варваре.
Когда об этой женитьбе заговорили на вечеринке у Грушиной, Рутилов, чтобы перевести разговор на другое, заговорил о вчерашнем приключении с писателями.
После обильной выпивки у Мурина пьяные писатели заблудились на улицах и набуянили. Городовые препроводили их в полицию. Так как исправник в тот день был в отъезде, а помощник исправника винтил у соборного протопопа, то войти в положение писателей было некому. Околоточный надзиратель по своему малому развитию не мог сообразить, как следует поступать с писателями. Писателям пришлось переночевать в клоповнике (местное название того покоя при полицейском управлении, куда сажают задержанных полициею).
Наутро писателей выпустили, даже извинились перед ними.
Оказалось, что это приключение всем известно. Тем не менее заговорили о нем с одушевлением и хохотом и сообщали друг другу явно невероятные подробности.
Как раз в это время пришли писатели, — Тургенев был в светлом пиджачке и в галстучке веревочкою. Он старался казаться изящным и нежным. Шарик был в блузе, с преувеличенно мужицкими ухватками.
Писателей засыпали вопросами, — правда ли, что они переночевали в кутузке? Правда ли, что их колотили городовые? Правда ли, что им поставили на спину клейма? Правда ли, что их заставили мести улицу?
Писатели с восторгом и с ожесточением рассказывали о своем приключении.
Сергей Тургенев с горькою улыбкою сказал:
— Это — только один из массы прискорбных фактов русской действительности.
Шарик свирепо произносил бранные слова.
— Куда ни поглядишь, — говорил Сергей Тургенев, — всюду русская безжизненность, русское недомыслие, русское остолбенение!
Он
Мурин сказал с ободряющим смехом, хлопнув по плечу Сергея Тургенева:
— Руси есть веселие пити, не можем без того быти.
Писателям эта шутка не понравилась. Они сердито посмотрели на Мурина. Шарик грубо ответил ему:
— Совсем не кстати вы это ляпнули. Помолчали бы лучше, коли ртом только мух ловить умеете.
Сергей Тургенев поддержал своего приятеля.
— Да, — сказал он, — этот афоризм о пьянстве не имеет ни малейшего отношения к данному инциденту. В ваши, господа, клоповники, помимо пьяниц, попадают совершенно трезвые и критически мыслящие интеллигенты. На это имеется масса прецедентов в нашей постыдной судебной хронике. Наша «рассейская» полиция, — кто ж ее не знает!
— Да мало ли душевных парней, — сказал Шарик, — по острогам вшей кормят!
Сергей Тургенев поучал:
— Россия не имеет еще существенных благ европейской гражданственности, — свободы совести, свободы печати, неприкосновенности личности, свободы передвижения без паспорта, свободы собраний.
В это время Передонов совершенно неожиданно и очень громко зевнул. Писателям и это весьма не понравилось. Они гневно переглянулись.
— Только русские, — сказал Сергей Тургенев, — могут зевать и спать под тучею, которая нависла над нами.
Шарик сурово заметил:
— Одни с храпом, другие нахрапом.
Сергей Тургенев горячо говорил:
— Но все-таки наш инцидент — исключительно возмутительный. Приезжие литераторы, цвет и соль интеллигенции, во главе со знаменитым Шариком, делают честь городу, нанося ему визит. На них бы должны смотреть, как на почетных гостей, а их, литераторов, почетных гостей, неграмотные и грубые альгвазилы тащат в кутузку! В клоповник! За это в Сибирь сослать мало! Нельзя допустить, чтобы каждый городовой мог глумиться над литературою и над ее представителями.
Шарик с уверенностью сказал:
— В Европах такой мерзости не могло бы случиться.
— Случись там что-нибудь подобное, — уверял Сергей Тургенев, — назавтра же был бы запрос в парламенте! инцидент! нет прецедентов! министерство долой! в отставку!
— Под суд! — свирепо крикнул Шарик. — В каторгу!
Сергей Тургенев вздохнул, сверкнул глазками по-змеиному и прошипел:
— Этот постыдный случай перейдет в вечность! Когда-нибудь в «Русской старине» появятся мои мемуары. Там все это будет описано подробно и сочно.
Шарик заявил:
— А я не буду ждать потомства. Я напишу письмо в немецкую или в шведскую газету. Я устрою скандал на всю Европу.
Рутилов опасливо осведомился:
— А не достанется вам за это?
— Нет, — отвечал Шарик, — за границей можно, сколько угодно, — «они» на это не обращают внимания.
Сергей Тургенев сказал:
— Мы коллективно напишем.
Шарик яростно крикнул:
— Мы заорем караул на всю Европу!
Мурин еще дулся на писателей за то, что Шарик его оборвал. Насмешливо улыбаясь, он проворчал: