Мелкий бес

Сологуб Федор Кузьмич

Рутилов хохотал.

— Ты меня сегодня нарочно над дурманом водил, одурманил, — сказал Передонов, сердито и трусливо посматривая на Рутилова.

— Чудород, да как же я не одурманился? — спросил Рутилов.

— Ты средство знаешь. Ты, может быть, через рот дышал, а в нос не пускал, или слова такие говорил, а я ничего не знаю, как надо. Я не чернокнижник. Пока не зачурался, все одурманенный стоял.

Рутилов хлопотал.

— Как же ты чурался-то? — спрашивал он.

Но уж Передонов молчал.

— Что

ты за Варвару так уцепился, — говорил Рутилов. — Ты думаешь, хорошо тебе будет, если ты через нее получишь место? Она тебя оседлает.

Это было не понятно Передонову.

Ведь она для себя старается, — думал он. — Ей самой будет лучше, когда он будет начальником, и будет получать больше. Значит, не он ей, а она ему должна быть благодарна. Да и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы то ни было другим.

Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, — может быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею. Другую такую ведь и на заказ бы не найти.

Было уже поздно. У Передонова в квартире горели лампы, — окна ярко выделялись в уличной темноте.

Вокруг чайного стола сидели гости. Грушина, которая теперь ежеденничала у Варвары, — Володин, — Преполовенская, — ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый, — молчаливый. Варвара принарядилась, надела белое платье. Пили чай, беседовали. Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращается. Володин, с веселым блеющим хохотом, рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.

Наконец явились Передонов с Рутиловым. Их встретили криком, смехом, глупыми и нескромными шутками.

— Варвара, а где же водка? — сердито крикнул Передонов.

Варвара метнулась из-за стола, виновато ухмыляясь, и быстро принесла водку в большом, грубо-граненом графине.

— Выпьем, — угрюмо пригласил Передонов.

— Подожди, — сказала Варвара, — Клавдюшка закуску принесет. — Копа, шевелись, — крикнула она в кухню.

Но Передонов уже разливал водку по рюмкам, и бормотал:

— Чего ждать, время не ждет.

Выпили, и закусили пирожками с черносмородинным вареньем.

У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты и водка. Так как за карты сесть еще нельзя было, — чай надо было пить, — то оставалась водка.

Меж тем принесли и закуску, так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.

— Вечно двери настежь, — ворчал он.

Он боялся сквозняка, — простудиться можно. Поэтому у него в квартире было душно и смрадно.

Преполовенская взяла яйцо.

— Хорошие яйца, — сказала она, — где вы их достаете?

Передонов сказал:

— Это еще что яйца, — а вот в нашем имении у отца курица по два куриных яйца в день круглый год несла.

— Что

ж такое, — отвечала Преполовенская, — экая невидаль, нашли чем хвастать. У нас в деревне была курица, так вот курица, — несла в день по два яйца и по ложке масла.

— Да, да, и у нас тоже, — отвечал Передонов, не замечая насмешки. — Если носят другие, так и она несла. У нас выдающаяся была.

Варвара засмеялась.

— Петрушку валяют, — сказала она.

— Уши вянут, такой вздор вы несете, — сказала Грушина.

Передонов свирепо посмотрел на нее, и отвечал с ожесточением:

— А коли вянут, оборвать их надо.

Грушина смутилась.

— Ну, уж вы, Ардальон Борисыч, всегда так скажете! — жалобно сказала она.

Остальные сочувственно смеялись.

— Если у вас уши вянут, — смеясь объяснял Володин, щуря глаза и потряхивая лбом, — то вам их оборвать надо, а то нехорошо, коли они у вас завянут, и так мотаться будут, туда-сюда.

Володин показал пальцами, как будут мотаться вялые уши.

— Ну уж вы туда же, — прикрикнула на него Грушина, — сами ничего придумать не умеете, на готовое прохаживаетесь.

Володин обиделся.

— Я и сам могу, Марья Осиповна, — сказал он с достоинством, — а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку. А если это вам не нравится, то как вам будет угодно, — как вы к нам изволите, так и мы к вам изволим.

— Резонно, Павел Васильевич, — со смехом одобрил его Рутилов.

— Уж Павел Васильевич за себя постоит, — с лукавой усмешкой сказала Преполовенская.

Варвара отрезала кусок булки, и, заслушавшись затейливых речей Володина, держала нож в руке. Острие сверкало. Передонову стало страшно, — а вдруг зарежет. Он крикнул:

— Варвара, положи нож.

Варвара вздрогнула.

— Чего кричишь, испугал, — сказала она, и положила нож. — Ведь вы знаете, у него всё привереды, — объяснила она молчаливому Преполовенскому, видя, что он поглаживает бороду и собирается что-то сказать.

— Это бывает, — сладостным и грустным голосом заговорил Преполовенский, — у меня был один знакомый, так тот иголок боялся, — все боялся, что его уколют, и иголка уйдет во внутренности. И ужасно боялся, представьте, как увидит иголку…

И, раз начавши говорить, уж он не мог остановиться, и все на разные лады пересказывал одно и то же, пока его не перебил кто-то, заговорив о другом. Тогда он опять погрузился в молчание.

Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказывала, как ее ревновал покойник-муж, и как, для охранения супружеской верности, надевал на нее кальсоны с замком. Это всем очень понравилось. Потом Грушина рассказала слышанную ею от столичного знакомого историю о любовнице одного высокопоставленного лица, как она ехала по улице и встретила своего покровителя: