Мелкий бес
Шрифт:
Гудаевский затрубил в кулак резкую и дикую мелодию. Гудаевская крикнула:
— И детей возьму!
— Не дам детей! — закричал Гудаевский.
Оба разом вскочили на ноги, и кричали, размахивая руками.
— Я вам не оставлю Антошу, — кричала жена.
— Я вам не отдам Антошу, — кричал муж.
— Испортите, избалуете!
— Истираните!
Сжали кулаки, погрозили друг другу, и разбежались, — она в спальню, он в кабинет. По всему дому пронесся стук двух захлопнутых дверей. Антоша сидел в отцовом кабинете. Гудаевский бегал по кабинету.
— Антоша, я не дам тебя матери, — повторял он, — не дам.
— Отдай
Гудаевский остановился, хлопнул себя ладонью по лбу, и крикнул:
— Идея!
Он выбежал из кабинета. Антоша робко выглянул в коридор, и увидел, что отец пробежал в детскую. Оттуда послышался Лизин плач, испуганный нянькин голос. Гудаевский вытащил из детской за руку навзрыд плачущую, испуганную Лизу, привел ее в спальню, бросил матери, и закричал:
— Вот тебе девчонка, бери ее, а сын у меня остается на основании семи статей семи частей Свода всех уложений. [40]
40
Свод всех уложений — имеется в виду Свод Законов — основной юридический документ Российской империи, действовавший на ее территории в XIX веке.
И он убежал к себе, восклицая дорогой:
— Штука! Довольствуйся малым, секи понемножку! Ого-го-го-го!
Гудаевская подхватила девочку, посадила ее к себе на колени, и принялась утешать. Потом вдруг вскочила, схватила Лизу за руку, и быстро повлекла ее к отцу. Лиза опять заплакала.
Отец и сын услышали в кабинете приближающийся по коридору Лизин рев. Они посмотрели друг на друга в изумлении. Отец зашептал:
— Какова! Не берет! К тебе подбирается.
Антоша полез под письменный стол. Но в это время уже Гудаевская вбежала в кабинет, бросила Лизу отцу, вытащила сына из-под стола, ударила его по щеке, и потащила за руку, крича:
— Пойдем, голубчик, отец твой — тиран.
Но тут и отец спохватился, схватил мальчика за другую руку, ударил его по другой щеке, и крикнул:
— Миленький, не бойся, я тебя никому не отдам.
Отец и мать тянули Антошу в разные стороны, и быстро бегали кругом. Антоша между ними вертелся волчком, и в ужасе кричал:
— Отпустите! руки оборвете!
Как-то ему удалось высвободить руки, так что у отца и у матери остались в руках только рукава от его курточки. Но они не замечали этого, и продолжали яростно кружить Антошу. Он кричал отчаянным голосом:
— Разорвете! В плечах трещит! Ой-ой-ой, рвете, рвете! Разорвали!
И точно, отец и мать вдруг повалились в обе стороны на пол, держа в руках по рукаву Антошиной курточки.
Антоша убежал с отчаянным криком:
— Разорвали, что ж это такое!
Отец и мать, оба вообразили, что оторвали Антошины руки. Они завыли от страха, лежа на полу:
— Антосю разорвали!
Потом вскочили и, махая друг на друга пустыми рукавами, стали кричать на перебой:
— За доктором! Убежал! Где его руки? Ищи его руки!
Оба они заерзали на полу, рук не нашли, сели друг против друга и, воя от страха и жалости к Антоше, принялись хлестать друг друга пустыми рукавами, потом подрались, и покатились по полу…]
Передонов
41
Было: с переправленной отметкою.
Директор пригласил к себе Передонова, показал ему две тетради, и сказал:
— Вот две тетради по вашему предмету, обе учеников одного класса, — Адаменка и моего сына. Мне пришлось их сравнить, и я принужден сделать вывод о вашем не вполне внимательном отношении к делу. Последняя работа Адаменка, исполненная весьма удовлетворительно, оценена единицей, [42] тогда как работа моего сына, написанная гораздо хуже, заслужила четверку. Очевидно, что вы ошиблись, балл одного поставили другому, и наоборот. Но прошу вас избегать подобных ошибок. Передонов пробормотал что-то невнятное.
42
Было: двойкой.
В классах он со злости усиленно принялся дразнить маленьких, наказанных на днях по его жалобам. Особенно напал он на Крамаренко. Тот молчал, бледнел под своим темным загаром, и глаза его сверкали.
Выйдя из гимназии, Крамаренко не торопился домой. Он постоял у ворот, поглядывая на подъезд. Когда из дверей вышел Передонов, Крамаренко пошел за ним в некотором отдалении, пережидая редких прохожих.
Передонов шел медленно; хмурая погода наводила на него тоску. Его лицо в последние дни принимало все более тупое выражение. Взгляд или был остановлен на чем-то далеком, или странно блуждал. Казалось, что он постоянно всматривается за предметы. От этого предметы в его глазах раздваивались, млели, мережели.
Кого же он высматривал? Доносчиков. Они прятались за все предметы, шушукались, смеялись. Враги наслали на Передонова целую армию доносчиков. Иногда Передонов старался быстро накрыть их. Но они всегда успевали вовремя убежать, — словно сквозь землю провалятся…
Передонов услышал за собою быстрые и смелые шаги по мосткам, испуганно оглянулся, — Крамаренко поравнялся с ним, и смотрел на него решительно и злобно.
Этот взгляд пугал Передонова.
А вдруг укусит? — подумал он.
Он пошел поскорее, — Крамаренко не отставал; пошел потише, — и Крамаренко замедлил шаги. Передонов остановился, и сердито сказал:
— Чего толкаешься, черныш драный!
Крамаренко тоже остановился, все продолжая смотреть на Передонова. Теперь они стали один против другого. Крамаренко, весь дрожа, тихо, шипящим голосом, сказал:
— Подлец.
Усмехнулся, повернулся, и пошел. Сделав шага три, он приостановился, оглянулся, и повторил погромче:
— Этакий подлец! Гадина!