Мелкий бес
Шрифт:
Саша покраснел, засмеялся.
— Тоже придумаете! — сказал он.
Разговоры и мысли о красоте в применении к нему как-то смутили его; он еще никогда не любопытствовал узнать, красивым или уродом кажется он людям.
Попрощались. Саша проводил Людмилу до калитки. Пошел бы и дальше, да не велела. Он остановился у калитки, и сказал:
— Ходи, милая, почаще, носи пряников послаще.
Первый раз сказанное «ты» прозвучало Людмиле нежною лаской. Она порывисто обняла, поцеловала Сашу, и убежала. Саша стоял, как оглушенный.
Передонов возвращался [30]
30
Было: Возвращаясь.
31
Было: Передонов.
И отца, и мать застал он дома. Встретили его суетливо. Так и все здесь делалось.
Николай Михайлович Гудаевский был человек невысокий, плотный, черноволосый, плешивый, с длинной бородой. Движения его всегда были стремительны и неожиданны: он словно не ходил, а носился, коротенький, как воробей, — и никогда нельзя было узнать по его лицу и положению, что он сделает в следующую минуту. Среди делового разговора он внезапно выкинет коленце, которое не столько насмешит, сколько приведет в недоумение своею беспричинностью.
Дома или в гостях он сидит, сидит, и вдруг вскочит, и, без всякой видимой надобности, быстро зашагает по горнице, крикнет, стукнет. На улице идет, идет, и вдруг остановится, присядет, или сделает выпад, или другое гимнастическое упражнение, и потом идет дальше.
На совершаемых или свидетельствуемых у него актах Гудаевский любил делать смешные пометки; напр(имер), вместо того, чтобы написать о Иване Иваныче Иванове, живущем на Московской площади в доме Ермиловой, он писал о Иване Иваныче Иванове, что живет на базарной немощёной площади, в том квартале, где нельзя дышать от зловония, и т. д., упоминал [32] даже иногда о числе кур и гусей у этого человека, подпись которого он свидетельствует.
32
Было: сосчитав.
Юлия Петровна Гудаевская, страстная, жестоко-сентиментальная, длинная, тонкая, сухая, странно, — при несходстве фигур, — походила на мужа ухватками: такие же порывистые движения, такая же совершенная несоразмерность с движениями других. Одевалась она пестро и молодно, и при быстрых движениях своих постоянно развевалась во все стороны длинными разноцветными лентами, которыми любила украшать в изобилии и свой наряд, и свою прическу.
Антоша, тоненький, юркий мальчик, вежливо шаркнул. Передонова усадили в гостиной, и он немедленно начал жаловаться на Антошу:
— Позвольте, — кричал отец, — скажите мне, в чем же именно состоят его шалости?
— Ника, не защищай его, — кричала мать, — он не должен шалить.
— Да что он нашалил? — допрашивал отец, бегая, словно шатаясь на коротких ножках.
— Вообще шалит, возится, дерется, — угрюмо говорил Передонов, — постоянно шалит.
— Я не дерусь, — жалобно восклицал Антоша, — у кого хотите спросите, я ни с кем никогда не дрался. [33]
— Никому проходу не дает, — сказал Передонов.
33
Было: я ни с кем не дерусь.
— Хорошо-с, я сам пойду в гимназию, я узнаю от инспектора, — решительно сказал Гудаевский.
— Ника, Ника, отчего ты не веришь! — кричала Юлия Петровна, — ты хочешь, чтобы Антоша негодяем вырос? Его высечь надо.
— Вздор, вздор! — кричал отец.
— Высеку, непременно высеку! — закричала мать, схватила сына за плечо, и потащила его: — пойдем в кухню, Антоша, — кричала она, — пойдем, миленький, я тебя высеку.
— Не дам! — закричал отец, вырывая сына.
Мать не уступала, Антоша отчаянно кричал, родители толкались.
— Помогите мне, Ардальон Борисыч, — закричала Юлия Петровна, — подержите этого изверга, пока я разделаюсь с Антошей.
Передонов пошел на помощь. Но Гудаевский вырвал сына, сильно оттолкнул жену, подскочил к Передонову, и грозно закричал:
— Не лезьте! Две собаки грызутся, третья не приставай! Да я вас!
Красный, растрепанный, потный, он потрясал в воздухе кулаком.
Передонов попятился, бормоча невнятные слова. Юлия Петровна бегала вокруг мужа, стараясь ухватить Антошу; отец прятал его за себя, таская его за руку то вправо, то влево; глаза у Юлии Петровны сверкали, и она кричала:
— Разбойником вырастет! В тюрьме насидится! В каторгу попадет!
— Типун тебе на язык! — кричал Гудаевский. — Молчи, дура злая!
— А, тиран! — взвизгнула Юлия Петровна, подскочила к мужу, ударила его кулаком в спину, и порывисто бросилась из гостиной.
Гудаевский сжал кулаки, и подскочил к Передонову.
— Вы смутьянить пришли, — закричал он. — Шалит Антоша? Вы врете, ничего он не шалит, я бы и без вас это знал, а с вами я говорить не хочу. Вы по городу ходите, дураков обманываете, мальчишек стегаете, диплом получить хотите на стегальных дел мастера. А здесь не на такого напали. Милостивый государь, прошу вас удалиться!
Говоря это, он подскакивал к Передонову и оттеснял его в угол. Передонов испугался, и рад был бы убежать, да Гудаевский, в пылу раздражения, не заметил, что загородил выход. Антоша схватил отца сзади за фалды сюртука, и тянул его к себе. Отец сердито цыкнул на него, и лягнулся. Антоша проворно отскочил в сторону, но не выпустил отцова сюртука.
— Цыц! — крикнул Гудаевский, — Антоша, не забывайся!
— Папочка, — закричал Антоша, продолжая тянуть отца назад, — ты мешаешь Ардальону Борисычу пройти.