Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография
Шрифт:
Посмотрев на его заявление, благодушный толстый начальник сказал, что это невозможно, и произнес таинственные слова «пятно застройки».
«Ну невозможно, так невозможно», – решил Вилен и пошел докладывать результат тестю.
– Как это невозможно? – возмутился опытный тесть, – ну-ка поехали вместе.
– На каком основании вы отказываете в прописке моему зятю? – грозно вопросил тесть, входя с Виленом в кабинет начальника.
– На основании «пятна застройки», – устало ответил толстый добряк.
Тесть, улыбаясь, присел к начальственному столу и неожиданно металлическим
От такого прямо поставленного вопроса толстяк внезапно похудел, побледнел, вытянулся в струнку и настороженно сказал: «Член, а что?» – «Так почему же вы игнорируете решения партии по жилищному вопросу?» – грозно продолжил тесть.
– Так не могу я, – жалобно сказал начальник. – Ведь «пятно застройки».
– Не можете, так напишите на заявлении, что не можете и по какой причине.
На углу заявления начальник быстро написал: «Прописка невозможна ввиду нахождения дома в “пятне застройки”».
– Поставьте число и подпись, – грозно сказал тесть. – Где у вас регистрируются документы?
– У секретаря, – тихо подсказал начальник.
У секретаря на заявлении был поставлен номер.
– Ну все, теперь можно ехать в райком, – сказал в автобусе тесть.
На следующей неделе Вилен с тестем отправились в райком.
Оказалось, с домом бабы Дуни все было довольно сложно. «Пятном застройки» он был заколдован не один год, а может, и не одну пятилетку. Когда-то давно, при составлении очередного пятилетнего плана, решено было на месте домика бабы Дуни построить завод каких-то изделий.
Время шло, и опять шло, и еще шло, а завод не строился, а дом бабы Дуни все больше приходил в негодность.
План хоть и государственный документ, но его государству можно не выполнять. А вот простые граждане, веря в решения государственного плана и в его сроки, перестают поддерживать жизнестойкость своих жилищ в надежде скорого получения бесплатных квартир. И с момента принятия плана не имеют никакого желания прикасаться к собственному дому в целях его улучшения, а государство прописывать туда кого попало, а особенно близкого родственника. Потому что, когда начнется запланированная стройка завода каких-то изделий, государство должно будет переселить граждан в отдельные городские квартиры. И чем лучше будут дома и чем больше там будет прописано семей, тем больше квартир, хороших и разных, придется выделить государству. Теперь понятно, что, если бы не «пятно застройки», прописавшихся в этих нескольких непригодных для жилья домиках было не меньше проживающих в них тараканов.
Райком оказался бывшим великокняжеским дворцом, а инструктор райкома очень вежливым и очень добрым молодым парнем.
– Феликс Игоревич, – представился он.
– Потомок что ли? – подумал Вилен. Как раз в прошлое воскресенье Вилен был затащен Тоней в музей русской живописи.
Феликс Игоревич очень был похож на князя Феликса Феликсовича Юсупова с портрета Серова, того самого, пытавшегося тремя выстрелами в Распутина спасти Россию. Только вместо черной блузы и черного банта на нем был серый костюм фабрики Володарского с черным галстуком, а в левой руке вместо бульдога он держал
– Мы обязательно займемся вашим делом, – ласково сказал инструктор Вилену. – Надеюсь, мы вам поможем.
– Неужели начальника жилконторы пристрелит? – испугался Вилен.
– Попадись мне такой на фронте, немедленно пристрелил бы, – вмешался тесть.
– Ну что вы, сейчас другие времена, – сказал Феликс Игоревич. – Мы призовем его и других бюрократов к их партийной совести.
Когда-то райком уже помогал тестю, и призыв к партийной совести помог, но тогда тесть сам был инструктором сельского райкома партии, и, когда понадобилось прописать всю семью Плохишкиных в домик к бабушке Дуне, сельским райкомом было написано письмо-просьба в обком большого красивого города. И обком помог. Коммунисты своих не бросали.
Потом, когда государственный план заколдовал домик «пятном застройки» и колдовство все не кончалось и не кончалось, а домик все ветшал и ветшал, тесть начал с колдовством бороться. Борьба заключалась в писании писем в разные инстанции, в основном партийные. У тестя была целая папка писем и ответов вплоть до ответа из канцелярии Брежнева. Чем он очень гордился. Письма тестя были об одном и том же. Он угрожал инстанциям, что две больших ни в чем не повинные семьи рано или поздно погибнут под обломками пришедшего в негодность рухнувшего домика.
Ответы тоже были одинаковыми. В них сообщалось, что меры обязательно будут приняты и письмо тестя отправлено в отвечающую за принятие мер нижестоящую инстанцию, то есть туда, где было принято решение заколдовать дом. В эту же папку тесть положил отказное заявление Вилена. «Пригодится», – сказал тесть.
То ли могучая изобразительная сила жалоб, то ли частота их падений на руководящие городские инстанции, а может, и разбуженная райкомом партийная совесть у жилищных начальников растопили руководящие сердца, и примерно через год в один ничем не отличающийся от других выходной день к Плохишкиным за город приехал брат жены тестя и сын бабы Дуни дядя Витя и привез письмо с важными государственными печатями.
И день сразу стал необычным, потому что в письме лежала «смотровая» на четырехкомнатную квартиру для поселения в ней двух семей в составе восьми человек.
– Я надеюсь, мы вместе жить не будем? – сказал дядя Витя.
– Лучше удавиться, – сказал тесть.
– А моя мама Дуня? – спросил дядя Витя.
– Иди спроси, – сказал тесть.
Дядя Витя пошел за шкаф.
Вскоре из-за шкафа на инвалидной коляске выкатилась баба Дуня и сказала, что она остается с Плохишкиными.
– А твою заразу жену видеть не хочу, – добавила она.
Через день тесть достал заветную папку, взял отгул и поехал туда, откуда пришла смотровая. Там его приняли и неожиданно с барского государственного плеча отвалили семье Плохишкиных и учтенному благодаря отказному заявлению Вилену, мужу дочки Тони, четырехкомнатную отдельную квартиру на первом этаже в последнем доме большого красивого города.
За домом росли кусты и пели соловьи, за кустами проходила узкоколейка, а за узкоколейкой начинались совхозные поля соседнего с городом областного района.