Мемуары изобретателя телевидения
Шрифт:
В тот период аресты для студентов стали почти такой же обыденностью, как экзамены. (Правда, аресты случались чаще.) За годы обучения каждый из нас хоть раз, да побывал в тюрьме. Некоторых арестовывали многократно, а иным и вовсе сломали жизнь, сослав в Сибирь или на каторгу. Меня задержали только однажды за распространение листовок, призывавших рабочих принимать участие в выборах во Вторую Государственную Думу. Две недели, проведённые в тюрьме, лишь с очень большой натяжкой можно нажать наказанием. Во-первых, подобралась приятная компания (со мной в камере сидело ещё несколько студентов), а во-вторых, нас все считали героями. Мы каждый день получали письма «с воли», которые нам приносила очередная «невеста». (Девушки выдавали себя за «невест», чтобы получить свидание.) По моей просьбе мне принесли бумагу, перо и чернила, благодаря чему я мог продолжать переписку с родителями, требовавшими от меня еженедельных отчётов. Про окружающую обстановку я, конечно же, умолчал, и родители так никогда и не узнали, что их сын был арестантом.
С политической деятельностью связано и моё первое серьёзное разочарование. Довольно скоро у меня стало возникать ощущение, что иные из лидеров студенческого движения, чьи вдохновенные речи мы с увлечением слушали на собраниях, в повседневной жизни отнюдь не такие идеалисты, какими выставляют себя с трибуны. Но по-настоящему
Когда я учился на втором курсе, ко мне подошёл один из лидеров студенческого движения с просьбой (фактически – распоряжением) помочь его сокурснику Б. с чертежами. Проблема заключалась в следующем: Б. оставалось до выпуска меньше года, но полиция подозревала его в связях с подпольными организациями. Со дня на день ему угрожал арест, и, чтобы его избежать, Б. хотел как можно скорее выехать за границу. Но выехать до выпускных экзаменов означало остаться без диплома, а этого он допустить не мог. Единственный выход – сдать экзамены досрочно, для чего требовалось в короткий срок завершить те чертежи, над которыми выпускники обычно работают в течение всего года. Я согласился помочь и следующие несколько дней практически не отходил от чертёжной доски. (Надо ли говорить, что ни о какой денежной компенсации за мой труд речи, естественно, не шло.) Когда я заканчивал последнее задание, в аудиторию заглянул кто-то из представителей администрации института и попросил подняться в актовый зал на экстренное студенческое собрание. Оказалось, что ректору стало известно о случаях, когда некоторые студенты платили своим нуждающимся сокурсникам, чтобы те выполняли за них чертежи. Ректор назвал эту практику порочной и недопустимой и попросил студентов высказать своё отношение поданному вопросу. К моему немалому удивлению, первым на трибуну поднялся Б. Он разразился пламенной и гневной тирадой, клеймя безнравственных «детей богатеев», которые только и умеют, что «выезжать на чужом горбу». Меня возмутили не слова, а то, что их с такой страстью произносил человек, который не просто сам собирался «выехать на чужом горбу», но ещё и бесплатно.
Но дело оказалось ещё серьёзнее. Проекты, которые Б. выдавал за свои и которые я с такой тщательностью копировал, на самом деле были сделаны другим человеком. Я заподозрил это, вернувшись в аудиторию после собрания и повнимательней присмотревшись к последнему чертежу. Фамилия настоящего автора была тщательно затёрта резинкой, а поверх неё поставлена подпись Б. Тут я вспомнил, что ещё в прошлом году был слух о том, что некоторые старшекурсники за небольшую плату покупают в институтском архиве дипломные работы выпускников прошлых лет, слегка изменяют параметры, нанимают нуждающихся студентов перечертить чертежи и так выдерживают экзамен. Осознав, что являюсь невольным участником бесстыдного мошенничества, я пришёл в ярость и решил поставить в известность администрацию. Друзья, с которыми я предварительно посоветовался, единодушно меня поддержали. Очевидно, мой рапорт был далеко не первым, ибо уже на другой день архив опечатали, а служащего, который приторговывал старыми дипломами, рассчитали. Как и следовало ожидать, мой поступок вызвал бурю негодования у части студентов. Доходило до оскорблений и даже драк. Но большинство всё-таки меня поддержало, согласившись, что любой порядочный человек на моём месте поступил бы так же. А Б. так за границу и не уехал. В мае он выпустился вместе со всем потоком и в последующие годы служил на крупном сталелитейном заводе в Петербурге. Говорят, рабочие его не любили. Видимо, он и там «выезжал на чужом горбу». Когда я был на втором курсе, родители позволили переехать в Петербург моей сестре Марии. Она записалась на Женские политехнические курсы [7] . На протяжении двух последующих лет мы жили в одной квартире и в свободное время вместе посещали музеи, выставки, оперы и концерты. Оперу мы оба любили страстно и провели немало бессонных ночей, дежуря у окошка кассы, дабы утром иметь возможность приобрести недорогие билеты на балкон. В очереди за нами изо дня в день оказывались одни и те же люди – такие же одержимые поклонники оперного искусства. Вскоре мы все перезнакомились и поделили между собой обязанности покупки билетов. Благодаря этому мы смогли услышать таких выдающихся исполнителей как Шаляпин, Собинов и другие. Той же системой мы пользовались и при покупке билетов на драматические спектакли с участием Да-выдова, Савиной, Полевицкой, Комиссаржевской и т.д.
7
Первое в России высшее техническое учебное заведение для женщин. Открыто 28 января 1906 года.
Хорошо помню ежегодные выставки живописи современных русских художников, многие из которых со временем снискали мировую известность. Попасть на эти вернисажи было крайне сложно: билеты раскупались задолго до открытия. Ходили обычно группами и потом долго обсуждали увиденное. В своих пристрастиях были непостоянны. Особым шиком считалось угадать, кто из художников войдёт в моду в будущем году. Посещение этих выставок остаётся одним из моих самых ярких воспоминаний о том времени.
Проучившись год на Политехнических курсах, моя сестра разочаровалась в технике и поступила в Женский медицинский институт. Её подруги часто приходили к нам домой и вместе готовились к экзаменам и зачётам. Очень скоро я перезнакомился практически со всеми. Предметы, которые они изучали, вызывали мой живейший интерес. До такой степени, что я обнаруживал у себя симптомы всех болезней, которые Мария с подругами в данный момент проходили.
Одним из главных светских мероприятий был ежегодный институтский бал. Каким-то образом (очевидно, благодаря знакомствам, приобретённым в очередях за театральными билетами) я оказался в составе его организационного комитета. Мне было поручено связываться с известными исполнителями и уговаривать их выступить (разумеется, бесплатно) на благотворительном вечере в пользу неимущих студентов. Как ни странно, даже самые именитые артисты редко отказывались, и наши вечера пользовались неизменным успехом. Подготовка к балу начиналась накануне вечером. Наиболее просторные чертёжные залы освобождались от мебели и украшались для приёмов и танцев. Как член организационного комитета я должен был доставить исполнителей в институт, по мере сил развлекать, а в конце вечера развезти по домам. Последнее иногда бывало непросто, ибо «развлекать» артистов на самом деле значило без устали подливать им вина, а выпивая, они ни в какую не хотели уезжать с бала. Большой удачей считалось, если подопечный достигал «блаженного забытья» и не сопротивлялся, когда его грузили на извозчика. Порой для этой цели организационный комитет прибегал к помощи людей, о которых принято говорить: «Их сам чёрт не перепьёт». Они вступали в дело, когда артиста требовалось
При зачислении в институт каждому студенту выдавался зачётный табель с перечнем предметов, проектов и экспериментальных работ, которые надлежало сдать для получения диплома. Первым в списке значилось «Богословие», последним – «Дипломный проект по избранной специальности». Против каждой строки было оставлено место для оценки и подписи преподавателя. Правила поведения регулировались студенческим «кодексом чести». Теоретический курс сопровождался набором обязательных практических занятий. В частности, от нас требовалось провести серию физических опытов и инженерно-технических разработок в институтских лабораториях. Работа в физической лаборатории настолько меня увлекла, что даже по завершении опытов, необходимых для получения оценки, я проводил там всё свободное время, изучая устройство различных приборов. Заведовал лабораторией профессор Борис Львович Розинг [8] , встреча с которым оказала решающее воздействие на всю мою дальнейшую судьбу. Очевидно, он уже раньше заметил мой искренний интерес к предмету. Иначе трудно объяснить, почему однажды, поймав меня за выполнением чужой лабораторной работы, Борис Львович вместо того, чтобы отчитать, спросил, не хочу ли я помочь ему в его собственных экспериментах. «Раз уж вы всё равно столько времени здесь проводите», – лукаво добавил он. Розинг пользовался у студентов непререкаемым авторитетом, и я, не раздумывая, согласился.
8
Розинг Борис Львович (1869-1933) – российский физик, один из изобретателей электронного телевидения: автор системы телевидения с электронно-лучевой трубкой (1907), осуществил (1911) первую в мире передачу по этой системе.
В ближайшую же субботу я явился в его частную лабораторию, располагавшуюся через дорогу от института в здании Главной палаты мер и весов. (Помимо преподавания в Технологическом институте профессор Розинг также являлся штатным сотрудником Главной палаты.) Там Борис Львович и рассказал мне, что работает над проблемой передачи изображения на расстояние, то есть над «телевидением». Термина, конечно, тогда ещё не существовало, но так я впервые познакомился с понятием, которое с той поры навсегда вошло в мою жизнь.
Как оказалось, профессор Розинг предлагал принципиально иной взгляд на решение проблемы телевидения. Он хотел отказаться от использования оптико-механических приборов, сконструированных ранее другими изобретателями, полагая, что с их помощью будет невозможно добиться чёткости передаваемого изображения. Его идея заключалась в том, чтобы использовать электронный луч в вакууме, рассеивая его с помощью электромагнитных полей. Всё это выглядело настолько новым и увлекательным, что на протяжении следующих двух лет я всё своё свободное время проводил в лаборатории Розинга. Наши отношения вскоре переросли в дружбу. Он был не просто выдающийся учёный, но глубоко и разносторонне образованный человек, видевший во мне не только ассистента, но и коллегу (хотя в ту пору практически всё, что он рассказывал о физике, было для меня открытием).
Розинг значительно опередил своё время. Его система требовала составных частей, которые ещё не были созданы. Например, никто толком не знал, как получать фотоэлементы, необходимые для преобразования света в электронную энергию. Калиевые фотоэлементы были описаны в литературе, но технику их получения приходилось разрабатывать самим. Вакуум тоже создавали допотопными методами – с помощью ручных вакуумных насосов или (что чаще) подолгу поднимая и опуская тяжёлые бутыли с ртутью, что отнимало огромное количество времени и сил. Электровакуумный триод был изобретён американцем Ли де Форестом [9] менее года назад и выписать его из Америки не представлялось возможным. Мы пытались сконструировать свой, но он выглядел жалким подобием. Даже стекло обычных колб оказалось слишком хрупким, и пришлось самим осваивать стеклодувное ремесло. Но всё-таки к концу нашей работы профессор Розинг получил действующую систему, состоявшую из вращающихся зеркал и фотоэлемента в передающем приборе на одном конце верстака и частично вакуумной электронно-лучевой трубки – на другом. Приборы были соединены проводом, и изображение, воспроизводимое трубкой, было крайне нечётким, но оно доказывало реальность электронного метода, что само по себе было большим достижением. Принципиально мы решили задачу – оставалось только усовершенствовать компоненты. Конечно, львиную долю времени мы проводили в институте. Программа была насыщенной и требовала полной отдачи. С сентября по июнь шли занятия, а затем начиналась шестинедельная практика. Она тоже была частью образовательного процесса, ибо хороший инженер должен знать все звенья производственной цепочки изнутри, иначе толку не будет. Институт имел договорённости с разными предприятиями о предоставлении нам временных мест, и каждую весну на доске объявлений появлялся длинный список имеющихся вакансий. За пять лет мне довелось поработать на железной дороге, сталелитейном заводе, электростанции и на испытаниях экспериментального двигателя в лаборатории института. Увы, каникулы из-за практики становились короче, но я не жалел и всегда уезжал на работу с удовольствием. (Родители же, наоборот, постоянно сетовали, что недостаточно меня видят.)
9
Форест, Ли де (1873-1961) – американский изобретатель, автор 180 патентов. Он считается одним из «отцов электроники»: триод помог открыть дорогу её дальнейшему широкому использованию.
В первое лето я поступил в распоряжение Управления Южных железных дорог [10] . Поначалу меня определили кочегаром. Бросать уголь в топку по восемь и более часов в день оказалось скучной, тяжёлой и утомительной работой. К счастью, продлилась она недолго – всего две недели. Затем меня перевели на должность помощника машиниста маневрового локомотива и только в самом конце практики назначили машинистом. Однажды во время моей смены загорелись два товарных вагона с сахаром. Их требовалось как можно скорее отогнать. Но как отгонишь, если огонь уже перебросился на шпалы? Несмотря на предостережения рабочих, я направил маневровый локомотив прямо в пекло и чудом вывел горящие вагоны на дальний запасной путь. Я был в такой эйфории от собственного поступка, что, возвращаясь в депо, неверно перевёл стрелку поворотного круга, и мой локомотив сошёл с рельсов. В итоге вместо благодарности мне вынесли порицание.
10
Казённые железные дороги, построенные в 1869-1907 годах. Проходили по территории Курской, Харьковской, Таврической, Екатеринославской, Полтавской, Херсонской губерний. Дороги соединяли юг России с центральной частью страны.