Мемуары изобретателя телевидения

Зворыкин Владимир Зворыкин Козьмич

В поисках подразделения, в распоряжение которого нам надлежало поступить, мы добрались до Гродно, где произошёл с виду незначительный эпизод, определивший мою судьбу на ближайшие два года. Когда, грязные и оборванные, мы понуро брели по одной из гродненских улиц, нас остановил офицер в погонах полковника инженерных войск, велел стать строем и принялся распекать за неопрятный внешний вид. Поняв, что его гневные тирады не находят должного отклика, полковник потребовал назвать нашу часть и имя старшего офицера. Унтер-офицер принялся отвечать, но быстро сбился, что привело полковника в ещё большую ярость. Тогда в нарушение воинского устава в разговор вступил я. Увидев на моём кителе значок инженера, полковник заметно поумерил свой пыл и стал терпеливо слушать. Узнав, что мы прибыли на Восточный фронт на замену погибших радиоспециалистов энской дивизии (очевидно, расформированной после поражения), полковник воскликнул: «Ну, надо же! Мне вас сам Бог послал!» Оказалось, что на сортировочную станцию в Гродно прибыли вагоны с оборудованием для установки радиостанции, но нет специалистов, которые смогли бы наладить её работу. «Если вы, рядовой, отыщете нужный состав, разгрузите оборудование и установите его завтра до полудня, я сделаю вас начальником радиостанции», –

неожиданно заявил полковник. После всех перенесённых нами мытарств такое предложение выглядело настоящим подарком судьбы. Получив необходимые бумаги и информацию о прибывших товарных составах, мы немедля отправились на сортировочную станцию. Что-либо там найти было действительно непросто, но спустя несколько часов нам всё-таки удалось обнаружить нужный состав. За это время унтер-офицер присмотрел на окраине города дом, во дворе которого удобно было расположить антенну. По приказу генштаба дом был немедленно реквизирован. Всю ночь кипела работа, и к утру мы не только подсоединили всё необходимое оборудование, но даже вышли на связь с крепостью в Ковно [18] в двухстах пятидесяти верстах от Гродно. (Конечно, радиограмма была незашифрованной, поскольку мы не знали кодов.)

18

Ныне литовский город Каунас.

Я немедленно явился в генштаб доложить о завершении работы, но полковника там не обнаружил. Пришлось идти к нему на квартиру, где он отсыпался после вчерашней попойки. По моей настойчивой просьбе его разбудил денщик, и полковник вышел ко мне помятый и раздражённый. Выслушав мой доклад, он сперва не поверил. Но когда я привёл его в занятый нами дом, продемонстрировал работающую радиостанцию и снова связался с Ковно, полковник чуть не подпрыгнул от радости. Однако ликование его длилось недолго: он вдруг заметил, что я не пользуюсь шифром. «Вы знаете, что вам за это трибунал полагается?!» – вскричал он [19] . Я объяснил, что не могу посылать шифрованные сообщения, поскольку не располагаю кодами. Кроме того, согласно уставу, мне как рядовому не полагается их знать. Остаток дня мы провели в генштабе в поисках выхода из создавшейся ситуации. Ведь кроме нас оборудованием никто пользоваться не умел. В итоге было решено полностью изолировать нашу группу от остального мира, выставив вокруг радиостанции круглосуточные посты пехотинцев. Ответственность за коды возлагалась на пехотного капитана. Так (по существу, в заключении) мы прожили в Гродно больше года.

19

Во время Первой мировой войны криптография становится одним из инструментов ведения войны. Известны факты расшифровки русских сообщений австрийцами. Русские же, в свою очередь, расшифровали немецкий шифр (благодаря найденной водолазами копии кодовой книги), после чего результаты были переданы союзникам.

По счастью, в группе оказались несколько опытных механиков, недавно мобилизованных с заводов, и два бывших телеграфиста. Механики запустили небольшой бензиновый двигатель, который худо-бедно обеспечивал радиостанцию необходимой энергией, а телеграфисты быстро научились передавать и получать закодированные сообщения. Поток радиограмм непрерывно возрастал, и постепенно мы перешли на круглосуточный режим работы. Я занимался, в основном, шифровкой и расшифровкой радиограмм, для чего каждый раз получал под расписку у капитана книгу с кодами. Когда процесс был отлажен, у меня стало появляться свободное время. А поскольку отлучаться с радиостанции без ведома капитана всё равно не разрешалось, я решил заняться усовершенствованием оборудования.

Самое большое беспокойство вызывал бензо-электрический агрегат. Старый и маломощный, он, казалось, работал на одном честном слове. Запасных частей к нему не было, и в условиях военного времени их вряд ли удалось бы достать. Поскольку в Гродно имелась электростанция, я стал думать, нельзя ли устроить так, чтобы радиопередатчик работал от неё напрямую. Начальник электростанции, инженер, согласился протянуть к нам линию электроснабжения. Оставалось найти подходящий движок. Мне посоветовали обратиться к владельцу недавно закрывшейся небольшой типографии. Движок у него действительно был: он прятал его в тайнике (чтобы не реквизировали военные) и отдавать ни в какую не соглашался. После долгих уговоров мне всё-таки удалось убедить его, что сделка будет сугубо конфиденциальной и что я заплачу наличными. Отцовские деньги в очередной раз оказали мне добрую услугу.

Оборудование, находившееся в нашем распоряжении, предназначалось для работы в полевых условиях, поэтому изначально мы собрали его во дворе, разместив на телегах. С появлением выделенной линии электроснабжения и движка я принял решение перенести установку под крышу. Мы освободили в доме самую большую комнату, расставили скамьи и укрепили на них приборы. Новый движок работал безупречно, но и бензиновый двигатель стоял тут же неподалёку на случай, если возникнут перебои с электроэнергией. Всё это было проделано втайне от полковника: мне хотелось сделать ему приятный сюрприз. Но вышло иначе: полковник не только не оценил нашего усердия, но заявил, что самовольный демонтаж военного оборудования является форменным преступлением, и нас всех могут судить по законам военного времени. «А вы, – добавил он, обращаясь ко мне, – уже второй раз действуете в нарушение устава, да ещё и меня теперь подставляете». Полковник действительно был не на шутку напуган и немедленно отбыл в штаб докладывать о случившемся. Надо мной нависла угроза ареста. Начались бесконечные проверки. Приходили штабные офицеры, сверяли технические характеристики приборов с прилагавшейся к ним документацией, заполняли ворохи бумаг, пока кому-то не пришло в голову простое решение. Сначала составить рапорт о списании старого оборудования по причине полученных в бою повреждений (тем более, что накануне неподалёку от нас разорвалась бомба, сброшенная с немецкого цеппелина). А затем известить командование о восстановлении радиостанции из уцелевших частей без привлечения дополнительных ресурсов. Так и поступили.

Но на этом мои неприятности не закончились. Поскольку усовершенствовать

больше было нечего (оборудование теперь работало как часы), я коротал свободное время, слушая по запасному приёмнику переговоры других радиостанций, и однажды перехватил радиограмму, извещавшую Ставку о разгроме австрийских войск под Перемышлем [20] . На радостях я тут же телефонировал в штаб, где началось всеобщее ликование, что, впрочем, не помешало кому-то из офицеров спросить, откуда мне известно об этой новости, если радиограмма была зашифрованной, а капитан, отвечающий за коды, ничего не знает. Пришлось сознаться, что я уже давно выучил все коды наизусть, хоть это и противоречило уставу. (Я уже упоминал, что рядовому коды знать не полагалось.) Надо мной снова сгустились тучи. Во избежание дисциплинарных акций полковник обратился к командованию с просьбой произвести меня в офицеры. Командование ответило: «Не положено». Присвоение офицерского звания – прерогатива Петербурга, а отсылать меня в столицу полковник не рискнул, опасаясь, что в новом чине я сразу же получу назначение в другую дивизию. И я продолжал служить рядовым.

20

После долгой осады австрийская крепость Перемышль была занята российскими войсками 23 марта 1915 года.

Вскоре я нашёл способ перехватывать трансляции радиостанции германского генштаба из Науэна [21] – подробные сводки новостей о событиях на всех фронтах. Мы получали только часть этой информации через узловую радиоточку в Петербурге с опозданием почти на сутки. Наученный горьким опытом, я не торопился делиться своим открытием, но однажды всё-таки проговорился, сообщив полковнику новость, о которой в штабе узнали только на следующий день. Полковник немедленно заподозрил во мне шпиона и стал допытываться, где я получил информацию. (Тут необходимо добавить, что русская армия была охвачена шпиономанией, и всякий, кто располагал сведениями из «неофициальных источников», немедленно попадал под подозрение.) Я честно во всём признался, приготовившись выслушать очередное порицание. Но нет. Полковник тоже оказался не прочь обо всём узнавать первым и поэтому отдал приказ: регулярно слушать трансляции, переводить их с немецкого и размножать на гектографе. Это значительно увеличило общий объём работы, и своими силами мы с ней уже справиться не могли. Пришлось срочно готовить новых телеграфистов из числа новобранцев. Теперь наш общевойсковой штаб ежедневно получал перевод сводок новостей германского генштаба. Наша маленькая радиостанция неожиданно «выросла» в глазах начальства, и с той поры мне всегда шли навстречу, когда я ходатайствовал о чём-либо для себя или своих сотрудников.

21

Город в Германии недалеко от Берлина, в 900 км от Гродно.

Меж тем, русская армия продолжала отступать на север, и вскоре в Гродно разместился штаб командующего Восточным фронтом. Очевидно, кто-то рассказал о нашей радиостанции командующему, ибо он изъявил желание её посетить. Узнав об этом, полковник первым делом распорядился отдраить до блеска помещение, а затем велел интенданту выдать нам новое обмундирование (у большинства оно уже порядком поизносилось). Я ещё никогда не видел полковника в таком возбуждении. Мы стали обсуждать, что именно следует показать генералу. Полковник считал, что нам надлежит настроиться на волну науэнского радио, чтобы генерал увидел, как происходит приём и перевод ежедневной сводки новостей.

Начались лихорадочные приготовления. В назначенный час небольшая комната, где мы осуществляли радиоприём, до отказа наполнилась офицерами высшего командного состава. Полковник объяснил, в чём состоит наша работа, подчеркнув, что именно здесь происходит запись и перевод сводок германского генштаба. В его изложении выходило, что благодаря нам русская армия получает сведения о секретных планах противника, хотя это, конечно, было не так. Затем генералу представили меня, и я передал ему наушники. Трансляция уже началась, и у соседнего приёмника телеграфист записывал сводку, а его напарник готовился её переводить. Внезапно лицо генерала побагровело. Он грозно сверкнул глазами, бросил наушники об стол, топнул ногой и прорычал: «За дурака меня держите? Ни черта не слышно!» Из наушников отчётливо доносились звуки немецкой речи. Помню, я подумал, что, возможно, генерал глуховат или невосприимчив к высоким частотам. Душа у меня ушла в пятки.

По счастью, я вспомнил, что договорился с одним из телеграфистов о запасном варианте на случай, если почему-либо мы не сможем настроиться на науэнский канал. Телеграфист сидел в кустах во дворе и по сигналу должен был передать нам какое-нибудь сообщение обычной азбукой Морзе. Я дал сигнал и тут же услышал в наушниках поверх немецкого говора хриплый зуммер морзянки. «Теперь слышу, – слегка успокоившись, сказал генерал. – Но что секреты узнаем – не верю!» Забавнее всего было наблюдать за реакцией столпившихся вокруг офицеров. В начале демонстрации они норовили протиснуться к нам поближе, но когда генерал зарычал, все отшатнулись, оставив меня в центре пустого круга. Полковник стоял бледный и, казалось, готов был лишиться чувств. Обычный цвет лица вернулся к нему лишь после того, как генерал признал, что слышит в наушниках зуммер. Затем вся процессия стремительно удалилась, не попрощавшись и даже не взглянув в нашу сторону. В тот период шпиономания в армии достигла небывалых масштабов. Все – от простого солдата до высших чинов командного корпуса – искали в своём окружении немецких шпионов [22] . Убедившись в нашей способности поддерживать успешную работу радиостанции (что по тем временам было довольно редким умением), начальство потребовало, чтобы мы нашли объяснения и другим таинственным происшествиям, связанным с новыми средствами коммуникации.

22

Вот лишь один факт, подтверждающий правоту зворыкинских наблюдений. В 1915 году по подозрению в шпионаже от должности был отстранён и впоследствии арестован военный министр В.А. Сухомлинов. Незадолго до этого военно-полевой суд осудил за шпионаж и приговорил к повешению «ставленника» В.А. Сухомлинова полковника С.Н. Мясоедова.