Мемуары изобретателя телевидения
Шрифт:
Зато мне удалось заинтересовать полковника М. и других педагогов Электротехнической школы своими опытами с электроламповым приёмником, и я получил разрешение провести его испытание на аэроплане. Поскольку сборка происходила в домашних условиях, все элементы радиосхемы располагались на деревянной доске. Слегка закрепив их, я положил доску на пол открытой кабины одномоторного самолёта, выделенного для моих испытаний. Остальное необходимое оборудование (аккумуляторную батарею, телеграфный ключ, микрофон и антенну) я разложил в ногах своего кресла и подсоединил проводами. Кресло располагалось прямо за спиной пилота, коим оказался молодой капитан, влюблённый в аэроакробатику. Он горел желанием показать мне своё искусство, но я взял с него слово, что во время испытаний никаких кульбитов не будет. На мою беду вскоре после взлёта отлетел кронштейн, державший провод антенны, и я попросил пилота пойти на посадку, забыв о том, что открытая кабина аэроплана не очень пригодна для общения. Не расслышав моей просьбы, пилот решил, что испытания завершены и можно переходить к фигурам высшего пилотажа. Он ввёл самолёт в управляемую горизонтальную бочку, отчего всё моё незакреплённое оборудование съехало набок. Тяжёлая аккумуляторная батарея перевернулась, придавив ногу. Из батареи потекла кислота. Когда мы сели, я являл собой довольно печальное
По утрам я заходил на радиовещательную станцию просмотреть приходящие сообщения. Неожиданно застучал телеграф. Пришло известие о пожаре, вспыхнувшем в центре города в результате погрома [32] .
Погромы в России были довольно частым явлением. Обычно они начинались с патриотических демонстраций, проводимых партией «Союз русского народа» – ультраправой черносотенной организации, действовавшей с негласного одобрения полиции. Нередко к демонстрантам присоединялись откровенные преступники и бандиты, из-за чего мирные шествия перерастали в массовые беспорядки. Их жертвами становились, прежде всего, евреи, интеллигенция и немцы.
32
Скорее всего, речь идёт об антинемецком погроме, охватившем Москву 28-29 мая 1915 года.
На этот раз демонстранты громили немецкие магазины. За разграблением последовали поджоги и жестокие расправы с владельцами. Пламя перекинулось на соседние дома; было много убитых и раненых. На помощь полиции были брошены войска [33] .
Прочитав об этом, я поспешил на место событий, чтобы запечатлеть беспорядки на плёнку (благо только недавно приобрёл новый фотоаппарат), однако все подходы к центру были оцеплены солдатами. Тогда, вернувшись назад, я попросил сотрудников радиостанции поднять меня на траверсе на вершину одной из радиомачт, что они охотно проделали. Но едва я извлёк фотоаппарат из чехла и приготовился сделать первый снимок, как снизу раздались крики. В следующий момент траверса начала падать, стремительно унося меня вниз. Я решил, что лопнул трос, зажмурился и мысленно попрощался с жизнью. Однако вскоре падение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. На подкашивающихся ногах я спрыгнул на землю, где мне объяснили, что на станцию неожиданно прибыл комендант, категорически запрещавший подниматься на радиомачты без экстренной необходимости, поэтому меня поспешно спустили. Осенью 1916 года мне позвонил полковник М. и сказал, что Электротехническая офицерская школа формирует специальное подразделение для отправки в Тургай – небольшой населённый пункт на границе с Восточным Туркестаном [34] , подвергшийся нападению туркменских повстанцев [35] . Подоспевшее подкрепление выбило мятежников из города, но, отступая, они перерезали все коммуникации. Перед подразделением стоит задача восстановить связь, возведя по ходу своего следования три радиостанции. Возглавлять кампанию должен инженер, хорошо знакомый с новейшим оборудованием, поставку которого обеспечит российский завод Маркони. Кроме того, требуется в кратчайшие сроки обучить новый персонал обращению с этим оборудованием. Возьмусь ли я за такое задание?
33
Утром 28 мая многотысячная толпа с портретами императора и флагами двинулась на Красную площадь, после чего стала растекаться по близлежащим улицам. Люди заходили в магазины и требовали у владельцев предъявить документы, чтобы убедиться а том, что они не «австро-германцы». Сперва такое свидетельство, если оно было, помогало, но приблизительно после трёх часов дня процесс окончательно вышел из-под контроля. Если поначалу собственность подозрительных (с точки зрения толпы) лиц, не имевших документов о русском подданстве, просто уничтожалась – её сжигали, ломали, втаптывали в грязь, – то потом начали расхищать, и погром уже явно стал приобретать формы массового грабежа, лишённого какой-либо идеологической направленности. Под конец громили, уже не разбирая, любые иностранные фирмы (в частности французские и английские). Пострадало 475 коммерческих предприятий, 207 частных квартир и домов, 113 подданных Австро-Венгрии и Германии, 489 русских подданных с иностранными фамилиями и именами и 90 русских подданных с русскими именами и фамилиями. За три дня в городе насчитали 70 пожаров, 10 из них «очень больших» и 11 просто «больших». (Сведения взяты из работы историка Олега Айрапетова «Немецкие погромы в Москве во время Первой мировой войны».)
34
Туркестан (в переводе с узбекского – «страна тюрков») – название историко-географического региона Центральной Азии в XIX и начале XX века. В состав этого региона входили территории современных государств: Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана, Киргизии и Казахстана, Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая, тюркояэычные регионы юга Сибири, а также север Афганистана и Ирана. Условно Туркестан делился на Западный (Русский), Восточный (Китайский), Южный (северная часть Афганистана и Ирана). В середине 1920-х годов термин «Туркестан» постепенно вышел из употребления и был заменён термином «Средняя Азия».
35
В 1916 году в Центральной Азии вспыхнуло грандиозное восстание, вызванное решением российского правительства о принудительном привлечении ранее не служивших «инородцев» к тыловым работам в прифронтовых районах. Восстание было жестоко подавлено властями. Как сообщала ташкентская газета «Туркестанские ведомости» 9 октября 1916 года, «карательные отряды без устали преследуют банды бунтовщиков, нанося им новые потери и освобождают много пленных. Но это не всё: главный результат комбинированных операций войск заключается в том, что все мятежники загнаны сейчас в такие горные районы, где вскоре вследствие голода и холода
Возможность отправиться в столь далёкое путешествие в практически неизведанные места и ответственность, возлагавшаяся на меня как на начальника экспедиции, безусловно, мне импонировали. Посоветовавшись с профессором Айзенштейном, я дал согласие.
Но была и другая причина, подтолкнувшая меня к этому решению. В тот период моя супружеская жизнь совсем разладилась. Устав от постоянных конфликтов с женой, я полагал, что несколько месяцев разлуки пойдут нам обоим на пользу.
Начались лихорадочные приготовления: инструктаж новобранцев, формирование бригад для обслуживания радиостанций, поиск офицеров, способных руководить их работой. По странному совпадению, среди офицеров, отобранных для командования одной из бригад, оказался мой зять Дмитрий [36] . Впоследствии он стал всемирно известным учёным, действительным членом Академии наук СССР, а в то время был молодым адъюнкт-профессором геологии Санкт-Петербургского горного института. Будучи недавно мобилизованным, он сам вызвался принять участие в экспедиции, ибо Туркестан необычайно интересовал его как геолога.
36
Наливкин Дмитрий Васильевич (1889-1982) – геолог, был женат на Анне Зворыкиной, старшей сестре Владимира.
Наконец все участники экспедиции отбыли, увезя с собой оборудование. Я выехал налегке двумя днями позже и нагнал их в Челкаре на конечной станции железной дороги, откуда предстояло ехать верхом.
Во время пересадки в Оренбурге я заметил, что на вокзале царит необычайное оживление. Справившись у стоявших на перроне людей, я узнал, что причиной столь бурной радости явилась весть об убийстве Распутина. Тогда многие верили, что без «старца» дела России пойдут на поправку. Как мы знаем, этого не случилось.
К моменту моего прибытия в Челкар первая радиостанция была уже собрана и готова к эксплуатации. Удостоверившись, что оборудование функционирует без сбоев и приставленный к нему персонал знает свою работу, я счёл, что мне нет смысла там оставаться, и двинулся дальше в составе группы. Экспедиция состояла из нескольких казачьих сотен, эскадрона гусар, двух артиллерийских орудий и полдюжины крытых подвод, на которых разместились мои подопечные и оборудование. Было место и для меня, но я посчитал, что начальнику не пристало трястись в обозе, и попросил у гусарского ротмистра свободного жеребца. Верхом я ездил неплохо, но оказался непривычен к военному седлу, да и жеребец попался норовистый. В результате, к исходу третьего дня, отбив себе всё, что только можно отбить, хромая и охая, я перебрался на повозку, чем изрядно повеселил офицеров и казаков. Вскоре, однако, мне удалось частично реабилитироваться в их глазах.
По ходу следования обоз не раз подвергался нападениям ямудов [37] . В первой же перепалке казаки отбили у них несколько лошадей. Я пересел на одну из них – послушную, с мягким туркменских седлом, – и остаток пути до Тургая (почти две недели) без труда проделал верхом.
Наш маршрут пролегал через уездный город Иргиз, где находился штаб военного губернатора, в распоряжение которого отныне поступала наша группа [38] . Здесь, рядом со зданием штаба, мы установили вторую радиостанцию, после чего, не мешкая, двинулись дальше.
37
В то время самое могущественное и многочисленное племя туркмен.
38
С 1867 года в соответствии с новым положением об управлении Туркестанским краем, утверждённым высочайшим указом, главой Туркестанского края являлся назначаемый царём генерал-губернатор. В его руках находилась как административная, гражданская власть, так и военная. Области находились в ведении военных губернаторов, назначаемых и увольняемых военным министром по согласованию с генерал-губернатором края.
Тургай, хоть и считался административным центром края (с областным правлением, православной церковью, ремесленным училищем, русско-киргизской женской школой и военным лазаретом), производил впечатление совершеннейшего захолустья. Всех жителей (русских, киргизов и татар) от силы тысячи две. Мы немедленно занялись устройством радиостанции, и вскоре установили связь с Иргизом и Челкаром. На этом я счёл свою миссию выполненной и стал собираться в обратный путь. Однако покинуть город оказалось намного сложнее, чем до него добраться. Прибытие столичных военных (и не просто военных, а инженеров, подаривших здешним обитателям, годами жившим без новостей, чудо радио) произвело в городе настоящий фурор. Местная знать буквально засыпала нас приглашениями на балы и обеды. Мы переходили от стола к столу, едва успевая менять сорочки, и через две недели такой жизни я понял, что либо сойду с ума, либо сопьюсь. Связавшись по радио с губернатором, я запросил разрешение вернуться в Иргиз, но получил отказ. «Возвращаться в одиночку запрещаю, – принял ответную депешу телеграфист. – Прислать сопровождение в данный момент не могу». Далее мне предлагалось ждать до весны, когда ожидалось подкрепление. До весны? При том, что ещё даже январь не кончился? Я решил сам подыскать себе «сопровождение».
В областном правлении мне посоветовали проводника из местных, который уже не раз выполнял подобные поручения. (Несмотря на это, полного доверия к нему не было, и местные власти взяли в заложники его брата, пообещав, что отпустят его, как только получат известие о моём прибытии в Иргиз.) Там же, в правлении, мне выдали трёх лошадей – для поклажи, для проводника и для меня. Я вновь телеграфировал губернатору, сообщив о принятых мерах и о своём намерении покинуть Тургай. В ответ пришла короткая депеша: «Запрещаю».
Поскольку в подчинении военного губернатора наша группа находилась временно и поскольку дисциплина в армии в тот период, в целом, была весьма слабой, я решил, что ничем не рискую, если отправлюсь в Иргиз самовольно. Я планировал выйти из Тургая, как только стемнеет, и идти всю ночь, а с восходом солнца найти укрытие и отоспаться. Проводник уверял, что не раз совершал подобные переходы и опасности они не представляют. Однако офицеры из группы принялись меня отговаривать, справедливо полагая, что если со мной что-нибудь произойдёт, всем им угрожает взыскание. Когда уговоры не подействовали, они сменили тактику и потребовали отходную в надежде, что алкоголь сделает меня более сговорчивым. Но я твёрдо решил не отступать от своего плана и, выпроводив последних гостей в четвёртом часу утра, тронулся в путь.