Мемуары мертвого незнакомца
Шрифт:
— А она? — прошептала Маша.
— Соленая. Но все равно приятно….
Она хотела сказать что-то, но Дато накрыл ее рот ладонью. Затем очень нежно, едва касаясь губ, пробежал по ним подушечками пальцев, погладил подбородок. Рука заскользила ниже.
Теперь она на шее… Язык там же…
Под поцелуями и прикосновениями жилка робко вздрагивает. Подушечками пальцев это не так ощутимо, как языком…
Рука Дато под ее выгнутой шеей, подставленной под поцелуи. Его пальцы в волосах. Ей нравится, когда они там…
Его губы, горячие и мягкие.
— Прости,
Он хочет отстраниться, но она не дает.
Поцелуй. Еще один. На губах соль. Дато впивается в них.
— Я готова, — шепчет Маша.
— К чему?
— Стать твоей.
Хотелось в туалет. Маша покинула свою комнату.
Чтобы попасть в уборную, надо было пересечь прихожую. Она огромная, в ней не только шкаф, вешалка и зеркало, но и два кресла, между ними столик. На нем телефон. Сколько часов Маша провела с трубкой у уха, не счесть! Дато звонил ей и от соседей, и из автоматов (выискивал те, что по причине каких-то неполадок соединяли бесплатно), и из школы, тайно пробираясь в кабинет директора…
Позвонил он и сейчас!
Едва по прихожей разнеслась трель, как Маша поняла — это Дато! И бросилась к телефону. Но ее опередила мама. Сняла трубку параллельного аппарата и тут же положила. Как будто чувствовала, что это «башибузук». Но звонок повторился. Маша проявила чудеса расторопности, подняла трубку быстрее мамы и выпалила:
— Да!
— Маша, здравствуй.
— Вы не туда попали, — донесся мамин голос. Она все же вклинилась.
— Нет, туда! — закричала Маша. — Дато, это я!
Мама показалась на пороге комнаты. За ней отец. Оба недовольные, даже злые.
— Положи трубку, — отчеканил папа.
— Нет.
Тогда мать решительно шагнула к Маше и попыталась вырвать ее. Однако дочка вцепилась в трубку мертвой хваткой. Отец смотрел на противоборство своих девочек с ужасом. Наконец сказал жене:
— Надя, дай им поговорить.
— Сережа! — всхлипнула та. — Ты же только что рассказал…
— Дай. — И уже дочери: — У тебя пять минут. Потом ко мне. Есть серьезный разговор.
Маша кивнула. Родители ушли, прикрыв за собой дверь.
— Дато, я так соскучилась, — выпалила Маша.
— Я тоже… Очень-очень.
— Говорила же, не звони сюда.
— Маш… я бы не стал, если б… — Голос его дрогнул. Маша поняла, что случилась беда. — Мама умерла.
— Как? Когда?
— Сегодня. Послезавтра похороны. Ты придешь?
— Сейчас же приду. Жди!
И, бросив трубку на столик, чтобы родители не поняли по сигналу, что разговор закончен, начала собираться. На ней были байковый розовый халатик и гольфы с помпонами. Она носила их вместо тапок. И тепло, и шрам прикрыт. А надо надеть джинсы, футболку, куртку — сегодня резко похолодало, подул противный ветер, небо затянуло тяжелыми синими, похожими на гематомы тучами. Но где это все лежит, Маша не могла вспомнить. В ее голове не укладывалось, что женщина, позавчера испекшая для нее ачму, сегодня лежит в гробу, и ее дети остались сиротами.
За окном громыхнуло.
И нога ноет!
Ее разговор с Дато занял меньше минуты, значит, у нее есть еще четыре. Их хватит, чтобы собраться и покинуть квартиру. Потом, когда вернется, пусть ее накажут. Отругают, даже высекут, хотя родители никогда ее не пороли. Но это в том, радужном мире. Теперь Маша была готова ко всему.
Нога заболела сильнее. Шрам, давным-давно зарубцевавшийся, запульсировал так, будто он совсем недавно зажил. Под ним — пожар. И мышцы скручиваются в узел. Из-за погоды? Возможно…
Маша, подволакивая ногу, подскочила к шкафу. Вспомнила, что в нем лежит ее спортивная одежда. Решила напялить костюм и бежать…
Если верить часам, висящим на стене, у нее есть еще две с половиной минуты!
Халат долой! Олимпийка на голое тело. Молния — вжик.
Левая нога всунута в штанину, правая…
А вот она подвела!
Ее так свело судорогой, что Маша еле удержалась, чтобы не рухнуть. На помощь пришел шкаф, в котором лежал костюм. Она о него оперлась. Но тишину нарушила. Створки загрохотали, родители за дверью услышали шум и тут же выглянули.
— Куда? — сурово спросил отец, поняв, что дочка намеревается сбежать.
— К Ристави. — Она не стала скрывать правду.
— Нет. Ты останешься дома.
— У них мама умерла сегодня! — выкрикнула Маша, сунув-таки ногу в штанину. — Я должна их поддержать!
Отец сразу смягчился.
— От чего? Она же молодая еще.
— Не знаю, не спросила.
— А ты не врешь? — заговорила мама. Но лучше бы она молчала.
— Надя, прекрати! — одернул ее отец. И уже к дочери: — Деньги есть?
— Да, немного…
— Им нужна финансовая помощь. Похороны не дешевы. Подожди, я дам. — Он сунул руку в карман пиджака и достал из него бумажник. — У меня только сорок рублей наличными. Но возьми хотя бы их.
— Сережа, это месячная зарплата уборщицы! — возмутилась мать. — Десятки будет достаточно…
Но он пропустил ее слова мимо ушей.
— Завтра еще дам. Только знай, дочка, это ничего не меняет. Я по-прежнему против твоих отношений с Давидом.
— Не так мягко, Сережа, — потребовала жена. — Скажи, что запрещаешь ей категорически!
— Вы не можете этого сделать, — замотала головой Маша. — Я не ваша рабыня или пленница.
— Он вор, Маша. Мне буквально минут десять назад позвонил мой хороший знакомый и сказал, что твой ненаглядный «чистит» машины. Снимает с них зеркала, дворники, забирается в салон и прочее. Пока авто они не угоняют, но то ли еще будет.