Мемуары
Шрифт:
Я села в карету и в сопровождении двух высоких лакеев отправилась делать визиты моим соотечественникам. Проезжая через улицу дю-Бак, я видела проявление радостных чувств народа; женщины взбирались на первое попавшееся около дома возвышение, крестились и кричали: -
— Вот хорошее время возвращается!
Я проехала через мост Рояль, пересекла площадь Людовика XV и остановилась на Енисейских Полях у двери г-жи Дивовой
2)
.
Стр. 282
Она
— Боже мой! Неужели вас никто не оскорбил? — спросила она.
— Наоборот, я вызывала восторг.
— Андрюша, мой друг, — сказала она мужу, — закажи завтра ливреи для выезда.
Марков тоже последовал моему примеру. Я принимала много визитов у моей матери, к которой относились с крайним вниманием и любезностью. Ее помещение ей очень нравилось. Ей достаточно было открыть дверь, чтобы очутиться в саду. Терраса была покрыта розами. Здоровье матери бесконечно улучшилось. Нервные припадки совершенно покинули ее со времени нашего путешествия.
Я почти каждое утро ездила к моим новым друзьям и, в особенности, в отель Шаро вместе с г-жой де Тарант. Обыкновенно я завтракала там. Полина де, Беарн, наконец, нарушила свою холодность; можно сказать, что ее сердце сдерживалось только для того, чтобы сильнее броситься навстречу моему. Я любила ее больше, чем ее сестер, хотя они все были превосходны и очень любезны. Но трогательный, ласковый вид Полины, ее такт, все, что с ней случилось во время революции, увеличивали очарование, внушаемое ею. У нее было трое детей: две прелестных девочки, из которых старшая умерла после моего отъезда из Франции, и младшая — моя любимица. Дети г-жи де Сент-Альдегонде были гораздо старше и подружились с моими детьми.
Я сделала прогулку по магазинам, представляющим в своем роде единственное разнообразие и богатство. Достаточно только пожелать и открыть кошелек, чтобы найти все, что только можно потребовать. Г-жа де Ша-тильон предложила мне однажды отправиться к некоему Закку, державшему постоянно английские товары.
Почти следом за нами туда вошла высокая дама с красивой фигурой. Я спросила ее имя и узнала, что это была г-жа де Медави. Тотчас же я переменилась в лице и почувствовала себя взволнованной. Я вспомнила, что Императрица Елизавета говорила мне про г-жу де Медави, которую она часто видела у принцессы, своей матери, вместе с другими эмигрантами. Императрица Елизавета с особой прелестью, свойственной только ей, часто забавлялась, подражая реверансам г-жи де Медави. Было вполне естественно, что вид этой особы произвел на меня впечатление и возвратил меня к прошлому. Магазин, товары, все исчезло в моих глазах. Я видела только Великую Княгиню Елизавету. Как немного нужно, чтобы воскресить тяжелые воспоминания.
Я проводила прелестные вечера с моими новыми знакомыми. Я виделась с ними ежедневно, и это стало для меня необходимой привычкой. Воскресенье было для меня особенно священным. Утром я отправлялась в Сен-Сюльпис, одну из лучших церквей Парижа. Многочисленное духовенство служило там мессу, при
Я не могла наслушаться и налюбоваться на молит венное настроение, царившее вокруг меня.
Однажды, когда я была там как обыкновенно, я увидала двух дам, закрытых вуалями и стоявших на коленях. У них были самые красивые фигуры в мире, но их лица были закрыты и они были погружены в молитву. Они обе причастились, потом вернулись на свое место, и я так и не могла их разглядеть. После мессы я остановилась на церковном крыльце, около моей знакомой старой женщины, торговавшей книгами, и седого старика, продававшего распятие из слоновой кости. Почти каждый раз я забирала у них часть их товаров, и они с радостью видели меня. Закупив и на этот раз, я собиралась садиться в карету, как вдруг я почувствовала, что меня кто-то останавливает сзади: это были те дамы, и наконец я узнала г-жу де Водрейль и де Барши, ее сестру. Я завезла их домой и отправилась на мой воскресный завтрак к г-же де Люксембург, у которой собиралось ее семейство и семья де Турцель.
Я была представлена герцогине де Дюрас и принцессе де Шиме. Обе были придворными дамами королевы. Душа г-жи де Дюрас соединяет все, что сила и благородство характера, поддерживаемые религией, могут представить наиболее поучительного и достойного уважения. Она обладает всей непринужденностью женщины хорошего тона; она высокого роста, и у нее величественный вид. На г-же де Шиме лежит отпечаток ангельской доброты и покорности. Она худа и слаба. Контраст этих двух характеров делает еще более прочной дружбу между ними. Это как бы два вяза, выросшие из одного корня; вершины их поднимаются к небу, а ветви переплетаются между собой.
Они обращались со мной с особой добротой, и я получила от них трогательные проявления участия, которое мое сердце никогда не забудет. Г-жа де Дюрас шутила над худобой своей подруги:
— Когда я ее обнимаю, — говорила она мне, — она всегда боится, как бы я ее не переломила.
Г-жа де Дюрас была дочерью маршала де Муши, погибшего на эшафоте вместе со своей женой, проявив столько мужества. Когда он шел на смерть, он сказал своим плачущим друзьям:
— Не огорчайтесь, семнадцати лет я шел в атаку за короля; шестидесяти восьми лет я иду на эшафот за Господа Бога.
Когда его «арестовали, жена его явилась сама, чтобы быть заключенной вместе с ним. Г-же де Муши отвечали, что относительно ее не было получено никакого приказания.
— Я жена маршала де Муши, — снова сказала она и, повторяя одни и теже слова, добилась того, что ее осудили.
Я отправилась в Большую Оперу вместе с моими друзьями и была поражена как разнообразием и элегантностью общества, так и великолепием спектакля и ансамблем оркестра. В комедии я была в ложе г-жи де Шаро и г-жи де Люксембург. Это была ложа, закрытая решеткой, находившаяся против ложи Бонапарта. Он усиленно лорнировал меня в антрактах; я оказывала ему ту же честь, и, если бы мои глаза были кинжалами, мир давно освободился бы от этого чудовища. В Опере у него в ложе было устроено вращающееся зеркало, поворачивая которое он мог видеть все, что происходило в партере.