Мемуары
Шрифт:
Я предложила матери прогуляться с моей младшей дочерью и Генриеттой. Я села у письменного стола перед постелью моей дочери, в то время как гувернантка и обе горничные готовили ванну. Я подперла лицо руками, не имея мужества повернуть голову в сторону дочери. Мой взгляд упал на «День Христианина», книгу, которую учитель моих детей, аббат Шанк-ло, подарил мне на память при отъезде. Я открыла ее и увидала следующие строки:
«Боже, я хочу того, что Вы хотите, потому что Вы этого хотите и так же, как Вы этого хотите».
Эти слова были для меня Божественным светом и приказанием
Когда принесли ванну, я встала и бросилась в другую комнату; рыдания душили меня. Дрожа, я закрыла дверь и приложила глаз к замочной скважине. Я видела, как опускали мою дочь в ванну: ее спутанные волосы и открытый рот еще более увеличивали ее худобу. Внутри меня все упало.
Едва она села в воду, как я услыхала ее слова:
— Боже, как хорошо я себя чувствую. Можно мне остаться в воде?
Эти слова произвели на меня невыразимое действие. Я была вне себя и выбежала навстречу подходившему Гуффеланду. У него вырвалось радостное восклицание, когда он услыхал меня.
— Это чудо! — сказал он.
В это тяжелое для меня время я каждый вечер садилась у окна, чтобы дышать тихим и чистым воздухом ночи. В темноте я слышала шаги гуляющих и зву«и шарманки, сопровождаемые чистым звучным голосом. Скорбь сердца так безусловна, что все не относящееся к ней делает ее еще более острой и мучительной.
Наконец моя дочь совершенно выздоровела, и радость заступила на место самой жестокой тоски.
Я отправилась на чай к баронессе Крюденер3), жене нашего поверенного в делах, доброй и превосходной женщине, засвидетельствовавшей мне трогательное участие. При втором моем визите к ней я застала у нее гостей: пожилую особу, добрую и любезную баронессу Лефорт, мать г-жи де Серторис, камер-фрау княгини Луизы Радзивилл4), графиню де Неаль с дочерью, первая была дама свиты принцессы Прусской, супруги Фердинанда Прусского, вторая — дама свиты княгини Луизы. Они все были очень предупредительны со мной. Баронесса Крюденер была подругой княгини Барятинской, матери графини Толстой. Она подошла ко мне и много говорила со мной о семействе моей подруги, об ее истории с мужем и о письме, которое ей написала Императрица, приглашая вернуться в Россию. Она пыталась заставить меня разговориться, стараясь узнать, действительно ли я была причиной разлада семейства Толстых и в полной ли я немилости у Императрицы. Я не удовлетворила ее любопытства ни в чем. Я слушала ее, но с таким видом, чтобы дать понять ей, что я не дарю своего доверия первому встречному в городах, через которые я проезжаю.
Графиня де Неаль заехала ко мне пригласить меня прогуляться в Бельвю, имение и замок, в котором жила принцесса Прусская с дочерью и двором. Я приняла это предложение и поехала туда к ней. Мы гуляли в довольно красивом саду, но в котором нет ничего замечательного, кроме цветов, которые разводит сама принцесса. Когда проходили мимо дворца, на балконе я увидала принцессу, она сошла вниз и очень любезно пригласила меня зайти к ней. Я познакомилась с княгиней Луизой, милой, умной женщиной, полной прелести. Я видела также ее брата принца Луи. Принцесса провела меня в апартаменты ее сына, он с замечательным талантом играл на клавесине. Через
Княгиня Луиза сама зашла ко мне на другой день, чтобы спросить меня про здоровье дочери и пригласить к себе на вечер следующего дня. Когда я пришла к ней, она сидела одна в очень маленьком кабинете и вышивала на пяльцах. Мы много и очень приятно разговаривали. Разговор, не основанный ни на доверии, ни на особом интересе, должен носить отпечаток естественности и известной непринужденности. Княгиня Луиза располагает этими качествами. Она ведет разговор с деликатностью и тактом, придающими ему приятность и прелесть: милые пустяки, составляющие достояние хорошего общества.
Во время нашего разговора я заметила, что княгиня иногда тревожно прислушивалась к какому-то шуму, который был слышен по временам. Я узнала потом, что ее мать постоянно находилась на стороне. Эта принцесса была очень требовательна и ревновала к знакам уважения, которое оказывали ее дочери. Княгиня Луиза боялась, чтобы она не пришла нас прервать. Ее дети прелестны, в особенности маленькая девочка по имени Пулу, впоследствии умершая.
Выздоровление моей дочери шло долго. Мы пробыли около двух месяцев в Берлине. Я часто виделась с княгиней Луизой за это время, а у ее матери была только перед отъездом, чтобы проститься. Я не хотела представляться ко двору, не чувствуя склонности к туалету и к стеснениям.
Сезон вод уже прошел, и мы решили прямо отправиться в Париж. Мы провели три дня в Лейпциге во время ярмарки. У нас было прелестное помещение, где моя мать чувствовала себя хорошо. К моей дочери заметно возвращались силы. Я осматривала гулянья и лавки вместе с мужем и младшей дочерью, приберегая на следующее утро прогулку, особенно интересную для меня. На другой день я встала рано утром, взяла с собой альбом для эскизов и отправилась вместе с Генриеттой и слугой, бывшим при квартире, на розыски дома, где умерла г-жа де Шенбург. Накануне своей смерти она приказала отнести себя на террасу, покрытую цветами, которые она велела собрать для своей матери.
Я видела эту террасу и цветы: это были уже другие, но, быть может, они расцвели на тех же стеблях. Они привлекли мое особое внимание, и я не могла оторвать от них глаз. Я чувствовала, что моя душа совершенно переполнена. Смерть может похитить у нас, кого мы любим, но выражение чувства угаснет только вместе с нами.
Я с трудом оторвалась от этой террасы и пошла срисовать вид с моста, перекинутого через ров, которым окружен город. Зубчатая стена была великолепна освещена. Облокотясь на перила, я пыталась срисовать ее, когда незнакомый голос, обращаясь ко мне, сказал:
— Сударыня знает по-французски?
Я обернулась и увидела человека, повторившего тот же вопрос. Я ответила утвердительно.
— Позвольте вас предупредить, — продолжал он, — что часовой и солдат, которые стоят там, принимают вас за французского шпиона и постараются ознакомиться с планом, который вы снимаете.
Я поблагодарила незнакомца, уверяя его, что я ничего не боюсь. Я спокойно продолжала свою работу, из предосторожности только подошла к часовому, чтобы он мог удостовериться, что мне нечего было скрывать. Действительно, по моему спокойному виду он убедился, что я не делаю ничего подозрительного, и меня больше не беспокоили.