Мэн
Шрифт:
И, видимо, спугнула.
Он дёрнулся, будто очнулся от наваждения, сморгнул и сделал ещё один шаг назад. После чего отвернулся к машине, открыл дверцу и забрался в салон.
Тэсс не помнила, что произошло дальше. Кажется, она так и поворачивалась всем телом, а если точнее, то своим животом за его отъезжающим автомобилем, как стрелка компаса — за севером.
А потом спускалась в метро, обливаясь слезами.
«Вот и поговорили». — Она даже не знала, что к этому ещё можно добавить. Андрей, не произнеся ни слова, всё сказал и сделал ей очень больно.
За несколько дней до её отъезда в Бенедикту, Берч пришел домой пораньше с матовым чехлом для одежды в руках.
— Я приглашаю тебя в ресторан. — Раскрыл он молнию на флизелине, и Тэсс ахнула.
Перед ней оказалось, красивейшее нежно голубое платье, с завышенной талией, покроя принцесс. Натурального шелка с искусной, замысловатой драпировкой из тафты и с какими-то камушками, оно покоряло своим величием и породистостью.
«Marchesa». — Красовалось на крошечной этикетке на спинке.
«Понятно», — с благоговением вздохнула Констанция. Она совершенно не хотела со своим животом идти в ресторан и, судя по всему, Берч об этом догадывался. Такое платье послужило шикарным аргументом, во всех смыслах.
Они вдвоём ни разу никуда не выходили, хоть мистер Дорфф приглашал её однажды с собой на деловой ужин и даже не скрывал, что его прикалывает привести на встречу к партнёрам беременную девушку.
— Так и представляю их рожи, — тянул он ухмылку уголком рта.
Но Тэсс согласилась, только лишь, прогуляться в Центральном парке, под ручку — очень уж красивая выдалась осень в Нью-Йорке.
Берч привёз её в «Per Se». Там тихо играла на рояле зрелого возраста дама, и пахло «породистой» едой.
Под звуки мелодий «золотого века» Голливуда, они ели тартифлет и разговаривали о людях, об их настроениях, о том, что влияет на самочувствие. Немного коснулись темы секса. Так, вскользь. Берч говорил совсем не то, что Андрей и абсолютно не так, но Констанция всё равно слушала с интересом, да и сама много рассказывала о Бенедикте и её обитателях, о той, жизни, которую хорошо знала.
Вокруг сидели компании примерно возраста мистера Дорффа. С мужчинами и женщинами за одним из столиков он даже поздоровался.
Девушка то и дело притрагивалась к своему платью, проводила ладонями по животу, по шелку или тафте и всё время думала, как бы сделать так, чтобы не брать его насовсем.
— Не обольщайся, — вдруг с широкой улыбкой проговорил Берч, после того как сфотографировал Тэсс на свой айфон. — Я взял его на время.
Она широко распахнула глаза.
— Это настоящие бриллианты, — обвел он указательным пальцем камни на её лифе.
— Сумасшедший, — прошипела Тэсс, почувствовав, тем не менее, облегчение.
— Отнюдь, — скривил губы фон Дорфф. — Присмотрись к здешним женщинам. — Обвёл он глазами зал. — Ты думаешь, у них стекляшки?
Пригласил он девушку и на танец.
— Ого! — заметил это Берч и довольно заулыбался. — Богатырь! — Он убрал руку с талии Констанции и положил её на живот девушке. На это раз ребёнок не толкнулся, а пошевелил ножкой или ручкой, но мужчина всё равно почувствовал. Его взгляд потеплел, и со словами:
— Мда, это интересно, — он убрал ладонь.
В последнее утро пребывания Тэсс в квартире Берча, когда уже все её вещи были сложены в чемодан, и девушка ждала своего «водителя», чтобы тот отвёз её в аэропорт, как всегда с утра пришла Талула и принесла какие-то продукты с рынка. Когда приехал Берч и первым вышел из квартиры с чемоданом, а Тэсс сидя на оттоманке в прихожей застёгивала сапоги, филиппинка появилась из кухни, вытирая руки о полотенце. Она твёрдым, почти надменным взглядом посмотрела на девушку сверху вниз.
— У него никто нет, — проговорила на неправильном английском, кивая куда-то за стенку. — Рыбка смерть, — показала руками прямоугольник аквариума. — Возвращайся к нему, дура. — И не дождавшись реакции, развернулась и быстро скрылась в глубине квартиры.
* * *
Это было чем-то невероятным и каким-то непонятным, но их с Андреем сын появился на свет двадцать девятого числа.
C утра Тэсс стояла у окна на кухне в маминой квартире с чашкой чая в руках. За последние три дня её живот довольно заметно спустился к бёдрам, и доктор Стюарт понимала, что отсчёт пошел на часы. Поэтому, когда почувствовала, как тяжелеет поясница, будто её тянет вниз течением реки, не раздумывая, вынула из стакана в ванной свою зубную щётку, замотала тапочки в пакет, не забыла телефон и, утрамбовавшись в МакКуина, отправилась в больницу.
Констанция много раз принимала роды, но всё-таки когда тебя саму будто режут заживо или протыкают раскалёнными спицами, всё воспринимается немного по-другому. Она кричала, стонала, плакала и молилась, чтобы всё это поскорее закончилось. Единственное, что удалось — не ругаться.
Джессика присутствовала тут же и именно она настояла на спинальной анестезии — таз у Тэсс по всем меркам был узкий, поэтому чтобы не дать застрять в нём крупному ребёнку, и позволить девушке тужиться посильнее, сделали эпизиотомию и хорошо обезболили.
Наблюдая за женщинами на родовом столе, Констанция убеждалась, что для них всё проходит в каком-то угаре, в промежуточном состоянии между забытьём и явью. Потуги и боль выматывают настолько, что граница между внешним миром и внутренними ощущениями стирается, происходит дезориентация в пространстве и времени.
То же самое творилось и с ней. Болезненными казались даже прикосновения воздуха к коже как при ожоге. Девушка уже не понимала, сколько минут прошло с момента первой схватки: пять или сто. А может сутки? И долго ей ещё так мучиться?