Мэн
Шрифт:
— Тэсс, у тебя ребёнок начинает страдать, — глядя на монитор пояса плода, нахмурилась Джессика. — Так, а ну-ка, — подошла и растолкала всех в ногах роженицы. — Разойдитесь, — и сама отошла в сторону. — А теперь, потужься так, чтобы матка вылетела из тебя и разбилась о стену, — кивнула в противоположную сторону от Констанции.
Та к этому моменту уже настолько отупела от мучений, что машинально представила то, что ей только что описали, и напряглась изо всех сил. А когда выдохнула и расслабилась, то услышала плач ребёнка.
Мир тут же прояснился, пелена спала и произошла мгновенная переоценка ценностей.
Констанция
Все присутствующие ахнули.
— Тэсс, — посмеивалась Джессика, поднося сына к мамочке, — это что ещё такое? Ты такая же была?
Доктор Стюарт с доктором Тиглиниди как-то ещё раньше обсуждали, что все роженицы, когда им показывают новорождённых впервые, ведут себя абсолютно одинаково — машинально протягивают руки к своим детям.
— Я-то этого делать не буду, — рассуждала тогда Констанция, имея ввиду, что прикасаться к младенцам необработанными руками без перчаток запрещено. — Всё равно мне его никто не даст.
И, разумеется, забыла о своём решении.
— Я не… знаю, — еле выдохнула обессилевшая мамочка и протянула руки к сыну.
— Куда… — отвела в сторону мальчика Джессика и засмеялась. А Тэсс только лишь смогла слегка растянуть уголки рта в противоположные стороны.
Когда всё миновало, малыша обработали, спеленали и положили рядом с Констанцией, она наконец-то отвела душу — настал долгожданный момент под названием «И пусть весь мир подождёт».
Она сделала это! Он родился! Теперь у неё есть сын. Её ребёнок. Ни брат, ни племянник, а именно сын. Собственный. Этот сморщенный комочек показался ей нереально красивым. Просто прекрасным. А ещё — самым-самым лучшим во всем Мире и на всей Земле. Целых восемь фунтов, шесть унций счастья.
Тэсс рассматривала красненькое, отёчное личико ребёнка, искала в нём собственные черты и не находила.
«Может, хоть мама скажет, что на меня похож, — заглянула под шапочку. — Вообще-то, если бы я родилась с такой гривой, она бы уже давно рассказала». — Погладила пальчиком роскошную шевелюру сына, и мысль сразу переметнулась к его отцу. Девушка не могла уловить ни единой черты Андрея в родном человечке перед ней, но только лишь чуть отстраняла голову, чтобы окинуть в целом, облик Дексена проступал, словно гипсовый оттиск.
«Андрей стал отцом, — думала она о том, что скоро познакомит своих мужчин. — Я назову его сына Айс».
— Твой отец тебя защитит, — прикоснулась пальцем к кончику носа сынишки. Тот даже не пошевелился и не пискнул. Спал. Как правило, новорождённых мальчиков и девочек зачастую очень трудно отличить, но только не Айса. У этого маленького Дексена уже брутально набрякли щеки, плотно сжались в тонкую линию губки, и подбородок выпирал как у генерального директора чего-то там. — Мы с папой будем тебя любить. — Тэсс лелеяла надежду, что Андрей увидит такого красавца и отдаст наследство. Прекратит уже наконец-то это дурацкое противостояние. Мелькнула мысль поставить ультиматум, что вернётся к нему с сыном только в спокойную обстановку, но тут же отпала, как недоступная, ввиду слишком хорошего воспитания.
После выписки из больницы начались хлопоты. Нужно было приноравливаться к режиму, к кормлению, к чистоплотности с кошками в квартире и к положению теперь уже абсолютно несвободной
— И так всю жизнь, — радостно улыбнулась мама. — Но ничего, вот второго родишь, тогда станет легче.
Дочь на это только закатила глаза, потому как ещё не могла сидеть от боли в промежности, да и воспоминания о родовом столе тоже энтузиазма с оптимизмом не добавляли.
Тиффани, кстати, очень много и хорошо помогала — подсказывала, успокаивала, вставала ночью и удивлялась такой шевелюре внука.
— Нет, дочь, я не помню, чтобы у тебя было… такое! — перебирала она волосики на голове у младенца. — Как шерсть у медведя. Даже пробора не видно толком. Это же надо!
Айс кричал громко, ел много, спал плохо, но зато с удовольствием пускал пузыри и купался. Очень любил пить водичку и люто ненавидел, когда его одевают и кутают. Это взрывало пупсу характер, он требовал уважения к себе и немедленного, безжалостного и немилосердного отмщения. И месть его была страшна. Когда его засовывали в конверт, орал во все лёгкие так, что Заноза с Сикорски в панике искали в квартире пятый угол. Таким образом, у работающего пылесоса появился важный и беспощадный конкурент. Под крики и ор мама так и спускались с сыном по лестнице в подъезде, и успокаивался парень только в коляске после пары кругов вокруг дома.
Хоть на улице установились довольно низкие температуры, но Тэсс сразу же начала гулять с ребёнком. После Нового года им предстояло втроём ехать в Нью-Йорк — Констанция планировал продолжить учёбу, а с внуком должна была нянчиться бабушка.
«Пока я не расскажу всё Андрею. — Замирала девушка в раздумье. Она предвкушала реакцию Дексена. Он мог заставить именно её сидеть с сыном, не доверяя всем нянькам планеты Земля с рекомендациями от самого Папы Римского. — Если он упрётся своей каменной натурой, придётся маме уволиться. Хватит. Наработалась. Пусть побудет с внуком, а мне нужно учиться».
Но да как бы там ни было, она точно знала, что с походом к папочке лучше не затягивать. Он и так взбесится и встанет на дыбы, что поступила по-своему, но как ни странно, Констанция уже не боялась Андрея и даже не стеснялась. Чувствовала, что ему больше не смутить её отстранённостью и жесткостью. Теперь, когда она не одна и ей всё-таки удалось выносить и родить сына, куда-то исчезли уязвимость и виноватость, а на смену пришли сила и уверенность. Почти наглость.
«Только бы всё это не исчезло, когда его увижу», — хваталась за лоб девушка, словно у неё жар.
Пришла пора Рождества.
На ежедневных прогулках Констанция с Айсом далеко от дома не отходили, а гуляли по улице и рядом с подъездом. Но подарки к празднику ещё никто не отменял, поэтому им с мамой пришлось выбраться в одну из суббот в Миллинокет. Тиффани тоже должна была что-нибудь прикупить подружкам.
Тэсс зашла в очередной магазинчик на центральной улице города, а мама осталась стоять у входа с Айсом. Парня пришлось вынуть из коляски и взять на руки, потому как спать в неподвижном транспорте, целиком и полностью, шло вразрез с его представлениями о комфорте и в планы не могло войти априори — пупс начинал куксится и хныкать, и если его горя не понимали или делали вид, что не понимали, выдавал басовитую «ноту протеста» на весь тихий провинциальный Миллинокет. И это работало. Всегда.