Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Есаков Геннадий Александрович

Чтобы ответить на последний вопрос, необходимо прибегнуть к освещению роли социума в уголовном праве. Она носит двойственный характер. In abstracto общество в лице законодателей (при всей условности и даже аргументируемости фикционного характера такой связки) соотносит моральную упречность и наказание через соотнесение в законе дефиниций преступлений и предписанных за их совершение санкций. In concreto социум в лице присяжных и судей соотносит субъективную моральную упречность конкретного индивида, проявившуюся в учинённом им деянии, с объективно данной нормой закона. Объединяет же эти две разноплановых роли априорный и необходимый постулат о том, что в абстрактном правотворчестве и конкретном правоприменении отражаются взгляды общества на должное и недолжное, заслуженное и незаслуженное, воздаяние и оправдание. В плане тяжкого убийства по правилу о фелонии изложенное трансформируется в вопрос о том, имеется ли связующее звено между воззрениями социума in abstracto et in concreto и анализируемой нормой уголовного права?

Ответ здесь, хотя и предполагает решение теоретической проблемы тяжкого убийства по правилу о фелонии, но с необходимостью носит двойственный характер.

Согласно его одному аспекту, если общество, во-первых, in abstracto рассматривает данную доктрину как отражающую в своей сущности разделяемые им взгляды на должную и морально оправданную пропорциональную корреляцию между намеренным совершением фелонии, ставящей в опасность значимые социальные ценности, а потому заслуживающей в плане mens rea наибольшего морального порицания, и стигматом морального осуждения за тяжкое убийство; и, во-вторых, in concreto готово отразить эти взгляды, оценивая в том или ином судебном процессе реальную личную моральную виновность обвиняемого как пропорционально достаточную для стигмата морального осуждения за тяжкое убийство, посылая его тем самым на смерть или пожизненное заключение за, возможно, случайное причинение смерти другому человеку, тогда тяжкое

убийство по правилу о фелонии социально приемлемо и теоретически здраво с позиций общей теории mens rea и отражаемых ею философско-правовых основ уголовного права. [1050]

1050

Так, ср.: «Лицо, покушающееся на совершение или совершающее фелонию, заслуживает упрёка не только за точно выраженный злой умысел, но также и за проявление извращённой злобности, раскрывающей развращённый ум и невнимание к человеческой жизни (курсив мой. – Г.Е.), и если, ведя себя таким образом, оно причиняет смерть человеку, хотя бы и ненамеренно, легислатура считает подходящим… объявить это тяжким убийством первой степени…», People v. Huter, 184 N.Y. (22 Bedell) 237, 243 (1906); «Обоснование доктрины или принципа тяжкого убийства по правилу о фелонии очевидно во дни Блэкстоуна также, как и сегодня: оно прочно укоренилась как мудрая и абсолютно необходимая норма для защиты общества», Commonwealth V. Redline, 391 Ра. 486, 519 (1958) (Bell, J., diss. op.); «Отвратительный характер фелонии считается оправдывающим (курсив мой. – Г.Е.) опущение требований предумышленности и обдуманности», требуемых в иной ситуации для констатации тяжкого убийства, Payne v. State, 81 Nev. 503, 506 (1965); «Так как злобная цель установлена доказанностью иной фелонии, учинённой обвиняемым, злой умысел относительно убийства излишен», State v. Branch, 244 Ore. 97, 100 (1966) (en band); «Теоретический базис тяжкого убийства по правилу о фелонии заключается в том, что общий злой умысел (а не намерение убить) может быть выведен из злоумышленного намерения учинить фелонию…», State v. Wanrow, 91 Wash. 2d 301, 306 (1978) (ел banc)] «Каждое тяжкое убийство по правилу о фелонии включает не одно, а два насильственных преступления. По отношению к правопослушному обществу оно является преступлением безрассудных и отвратительных хищников и признано легислатурой за таковое (курсив мой. – Г.Е.)», Osborn v. State, 672 P.2d 777, 794 (Wyo. 1983); «Доктрина тяжкого убийства по правилу о фелонии… действует как замена намерению в случаях, когда совершение обвиняемым фелонии причиняет смерть другому человеку. Принцип здрав тогда, когда смерть в реальности результируется из действия, предпринятого обвиняемым (курсив мой. – Г.Е.)», People V. Dekens, 182 III. 2d 247, 259 (1998) (Heiple, J., diss. op.); «Нашим правом воспринимается легальная фикция, согласно которой причинение смерти в ходе фелонии морально одинаково с причинением смерти намеренно или заранее обдуманно (курсив мой. – Г.Е.). Таким образом, тяжкое убийство по правилу о фелонии является деянием, причиняющим смерть, с тем самым уровнем моральной виновности, что требуется для образования тяжкого убийства первой или второй степени», State v. Tamalini, 134 Wash. 2d 725, 742 (1998) (ел banc) (Sanders, J., diss. op.); «Психическое состояние, требуемое для совершения тяжкого убийства по правилу о фелонии, есть намерение совершить базисную фелонию… На языке виновности оно приравнено к намерению, требуемому для совершения заранее обдуманного тяжкого убийства… Другими словами, когда смерть наступает вследствие совершения или покушения на совершение фелонии, тогда психическое состояние, требуемое для совершения фелонии, рассматривается как более виновное психическое состояние, чем знание, неосторожность или небрежность (курсив мой. – Г.Е.)», State v. Ely, 48 S.W.3d 710, 2001 Tenn. LEXIS 600, *27–28 (Tenn. 2001).

Если же, напротив, социум, становясь скорее на позицию учёта индивидуальных интересов обвиняемого, чем его долга перед согражданами, во-первых, in abstracto рассматривает связь между намеренным совершением фелонии и стигматом морального осуждения за тяжкое убийство как недостаточно обоснованную и, таким образом, как неоправданную с точки зрения пропорциональности угрожающего наказания; и, во-вторых, in concreto морально не готов осудить лицо в частной ситуации за тяжкое убийство на базе это доктрины (как то имело место, например, в Англии в последние десятилетия её существования [1051] ), тогда ответственность за тяжкое убийство по правилу о фелонии социально неприемлема и теоретически ущербна. [1052]

1051

См. подр.: Кенни К. Указ. соч. С. 147–150; Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 369370; Prevezer S. The English Homicide Act… P. 633–636; Turner J.W.C. The Mental Element… P. 248–249.

1052

Так, cp.: «Норма о тяжком убийстве по правилу о фелонии… размывает связь между уголовной ответственностью и моральной виновностью», People v. Washington, 62 Cal. 2d 777, 783 (1965) (ел banc); «Градации уголовной ответственности должны соответствовать степени моральной виновности поведения действующего», State V. Canola, 73 N.J. 206, 226 (1977); «Основной порок тяжкого убийства по правилу о фелонии лежит в пренебрежении корреляцией, хотя бы в какой-нибудь степени, уголовной ответственности с моральной виновностью (курсив мой. – Г.Е.). Здесь допускается наказание человека за убийство (обычно с наибольшей суровостью, известной праву) без требования доказать какое-либо (курсив оригинала. – Г.Е.) психическое состояние относительно убийства. Это несоответствие является просто больше, чем мы готовы позволить сохранять нашей юриспруденции», People v. Aaron, 409 Mich. 672, 744 (1980) (Ryan, J., conc. & diss. op.).

Соображения именно такого рода, ставящие, как справедливо отмечено в литературе, во главу угла индивидуальную виновность обвиняемого, а не его ответственность перед обществом, [1053] легли в основу двух канадских прецедентов конца 1980-х– начала 1990-х гг., когда Верховный Суд страны признал доктрину конструктивного тяжкого убийства, закреплённую в уголовном кодексе Канады, не соответствующей ряду норм Канадской хартии прав и свобод. [1054] В основу решений суд положил идеи соотносимости стигмата осуждения и наказания за тяжкое убийство с доказанной моральной упречностью совершающего фелонию. Так, в первом из них, вынесенном в 1987 г., Верховный Суд Канады прямо отказался признать за конструктивным тяжким убийством наличие того морально упречного настроя ума деятеля, который мог бы оправдать осуждение и наказание виновного за тяжкое убийство:

1053

См.: Bryant M.J. Criminal Fault as Per the Lamer Court and the Ghost of William McIntyre // Osgoode Hall Law Journal. Toronto, 1995. Vol. 33, № 1. P. 87–93.

1054

Касательно отмены доктрины конструктивного тяжкого убийства в Канаде см. подр.: Stuart D. Op. cit. Р. 17, 27–28; Fletcher G.P. The Meaning of Innocence // The University of Toronto Law Journal. Toronto, 1998. Vol. 48, № 2. P. 168–172.

«… Существуют (хотя и весьма малочисленные в своём количестве) определённые преступления, когда в силу специальной природы стигмата, налагаемого за их совершение, или возможного наказания принципы фундаментального правосудия требуют mens rea, отображающую специфическую природу такого преступления… Наказание за тяжкое убийство является наиболее серьёзным в нашем обществе, и стигмат, налагаемый по осуждении за тяжкое убийство, является подобным же образом исключительным. Таким образом, становится ясно, что должен наличествовать некий специальный психический элемент относительно смерти, прежде чем виновное причинение смерти может рассматриваться как тяжкое убийство. Такой специальный психический элемент даёт базис моральной упречности, которая оправдывает стигмат и приговор, следующие за осуждением за тяжкое убийство (курсив мой. – Г.Е.)». [1055]

1055

Regina v. Vaillancourt, [1987] 2 S.C.R. 636, 653–654 (per Lamer, J.).

Эти же идеи отразились и в решении 1990 г., окончательно объявившем конструктивное тяжкое убийство

неконституционной нормой канадского уголовного права:

«Осуждение за тяжкое убийство влечёт за собой наиболее суровый стигмат и наказание, чем какое-либо преступление в нашем обществе. Принципы фундаментального правосудия требуют – в силу специальной природы стигмата, следующего за осуждением за тяжкое убийство, и возможного наказания– mens rea, отражающую специфическую природу данного преступления. Эффект ст. 213 (УК Канады, отражавшей доктрину конструктивного тяжкого убийства. – Г.Е.) заключается в нарушении принципа, согласно которому наказание должно быть пропорционально моральной упречности преступника… В свободном и демократическом сообществе, ценящем автономию и свободу воли индивида, стигмат и наказание, следующие за наиболее серьёзное из преступлений, тяжкое убийство, должны быть зарезервированы для тех, кто избрал намеренное причинение смерти, или для тех, кто избрал причинение телесного вреда, о котором было известно, что он вероятно причинит смерть… Специальный психический элемент относительно смерти необходим, прежде чем виновное убийство может рассматриваться как тяжкое убийство. Такой специальный психический элемент даёт базис моральной упречности, оправдывающей стигмат и наказание, следующие за осуждением за тяжкое убийство (курсив мой. – Г.Е.)» [1056]

1056

Regina v. Martineau, [1990] 2 S.C.R. 633, 645–646 (per Lamer, C.J.).

Иными словами, строго теоретически проблема тяжкого убийства по правилу о фелонии лежит в плоскости объективных социальных взглядов на должное и недолжное, заслуженное и незаслуженное, а также на моральную обоснованность уголовного наказания.

Интересно, что статистические данные показывают одобрение присяжными рассматриваемом доктрины [1057] , и это можно рассматривать как весьма серьёзный плюс в поддержку предложенного решения проблемы тяжкого убийства по правилу о фелонии.

1057

См. подр.: Hatchett J.D. Kansas Felony Murder: Agency or Proximate Cause? // Kansas Law Review. Lawrence (Kan.), 2000. Vol. 48, № 5. P. 1050–1051; Hobson C.L. Op. cit. P. 531, 534.

Оценки противоположного плана см., напр., в: Finkei N.J. Commonsense Justice, Culpability, and Punishment// Hofstra Law Review. Hempstead (N.Y.), 2000. Vol. 28, № 3. P. 690–691, 693–696.

Последнее обстоятельство можно объяснить разницей между научным и популярным пониманием (читай: пониманием присяжных) поведения, заслуживающего уголовного наказания. Как справедливо отмечает Джеймс Дж. Томкович, взгляды юристов и обывателей на такие категории, как виновность, упречность, моральная ответственность и производное от них понятие юридической ответственности, отличаются:

«… Публичный взгляд на сравнительную значимость ущерба и настроя ума отличается от взгляда научного сообщества… “Случайный” означает невиновный, а “невиновный” означает вне вины (fault). Общество не понимает, что ненебрежное (nonnegligeni) убийство в ходе фелонии связано с отсутствием вины. Лицо, осуществляющее преступное и, вероятно, совершенно аморальное деяние, не является “невиновным”. Если бы не волимый выбор осуществить деяние, то случая для причинения смерти не представилось бы. Поскольку совершающий фелонию морально ответственен за создание ситуации…, он морально ответственен за убийство. В глазах общества существует заметное различие между невиновными лицами, которые совершают убийство без небрежности, и виновными лицами, которые совершают убийство без небрежности… Логика науки считает иррациональным рассматривать их отлично. Популярная логика считает иррациональным рассматривать их одинаково». [1058]

1058

Tomkovicz J.J. Op. cit. P. 1471–1473; cp. также: Ibid. P. 1470–1479.

Cp. также: Kealy S.J. Hunting the Dragon: Reforming the Massachusetts Murder Statute // Boston University Public Interest Law Journal. Boston (Mass.), 2001. Vol. 10, № 2. P. 237–241, 254–255; Simons K.W. When is Strict Liability Just? P. 1122–1123.

Как следствие, теоретики, утверждающие, к примеру, о том, что тяжкое убийство по правилу о фелонии не согласуется «с прогрессивной тенденцией категоризации убийства в соответствии со степенью виновности» [1059] и «является данью прочности легальным концепциям, коренящимся в простых моральных пристрастиях», [1060] стремятся, думается, заместить объективные этические ценности, воплощённые в уголовном праве и представленные присяжными и судьями, согласными в большинстве своём с рассматриваемой доктриной, субъективными воззрениями на морально обоснованное и необоснованное. Изначально присущая этой позиции рискованная попытка увязать понимание mens rea с тем, что ранее применительно к концепции строгой ответственности было названо «квази-математическим» подходом, [1061] и здесь не может не вызывать опасения скрывающейся за нею отрицанием категории моральной упречности как неотъемлемого элемента в структуре mens rea. [1062]

1059

Roth N.E., Sundby S.E. Op. cit. P. 459.

Во многом аналогичную позицию см., напр., в: Weinreb L.L. Op. cit. Р. 860; Gerber R.J. On Dispensing Injustice // Arizona Law Review. Tucson (Ariz.), 2001. Vol. 43, № 1. P. 147–151; Binder G. Review Essay, Meaning and Motive… P. 760, 770; Wilson W. Murder and the Structure of Homicide // Rethinking English Homicide Law / Edited by Andrew

Ashworth and Barry Mitchell. Oxford: University Press, 2000. P. 27; Roman M.J. Op. cit. P. 825–826; Tomkovicz J.J. Op. cit. P. 1433–1441, 1448; Baier D. Op. cit. P. 710–711; Note, Felony Murder: A Tort Law Reconceptualization. P. 1930–1931; Sudduth T. Op. cit. P. 1321.

1060

Hall J. General Principles… P. 455.

1061

Cp.: «Каждая истинная вариация нормы о тяжком убийстве по правилу о фелонии в определённой мере не согласуется с… современными представлениями о виновности и вине (culpability and fault)… Такая норма… нелояльна по отношению к принципу, согласно которому некоторый уровень психической виновности (mental fault) требуется для каждого существенного элемента (преступления; курсив мой. – Г.Е.)» (см.: Tomkovicz J.J. Op. cit. P. 1438–1439).

1062

Cp.: Simons K.W. When is Strict Liability Just? P. 1134–1136; Buxton R.J. Op. cit. P. 186–188.

В плоскости объективных социальных взглядов, как видится, будут находить своё разрешение и частные проблемы тяжкого убийства по правилу о фелонии, связанные, например, с тем, следует ли его ограничивать лишь кругом очевидно опасных для человеческой жизни фелоний либо же сфера действия данной нормы может остаться без изменений, или с тем, какова её конечная цель – «ограничение насилия, сопутствующего совершению фелоний», [1063] либо же «предотвращение небрежных или случайных убийств, происходящих в ходе совершения опасных фелоний», [1064] или с тем, какая из двух теорий – агентская или непосредственной причины – более приемлема на практике. В конечном счёте, ответы на эти вопросы должны являть собой адекватное отражение воззрений социума на то, как необходимо бороться с преступным поведением.

1063

People v. Shaw, 186 III. 2d 301,322 (1998).

Cp. также: «Единственная рациональная функция нормы о тяжком убийстве по правилу о фелонии заключается в предоставлении дополнительного средства предотвращения фелоний, которые в силу их природы или в силу сопутствующих обстоятельств, создают предвидимый риск смерти», Jenkins v. State, 230 A.2d 262, 268–269 (Del. 1967); «Доктрина тяжкого убийства второй степени по правилу о фелонии выполняет ценную функцию в сдерживании совершения преступлений, которые хотя и не связаны с точно выраженным или подразумеваемым злым умыслом, тем не менее настолько внутренне опасны, что оправдывают обвинение в тяжком убийстве, когда в ходе их совершения причиняется смерть», People v. Patterson, 49 Cal. 3d 615, 627 (1989) (Lucas, C.J., cone. & diss. op.); «Историческое оправдание для нормы (о тяжком убийстве по правилу о фелонии. – Г.Е.) заключается в том, что она служит как общий сдерживатель от совершения насильственных преступлений… Обоснование же здесь заключается в том, что если потенциальные преступники осознают, что они будут виновны в тяжком убийстве за смерть, случившуюся в ходе совершения фелонии, то они менее вероятно пойдут на совершение фелонии», State v. Martin, 119 N.J. 2,20 (1990).

1064

People v. Hansen, 9 Cal. 4th 300, 315 (1994).