Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки
Шрифт:
Адекватные принципы релевантности юридической ошибки в свете общей теории mens rea представляется возможным сформулировать таким образом.
Если признать истинным и основополагающим постулатом уголовного права тезис о моральной упречности настроя ума деятеля как философско-правовой предпосылки к стигмату морального осуждения, являющемуся сущностью наказания, то из этого вытекает следующее.
С субъективных позиций феномен моральной упречности образуется не простой констатацией той или иной формы mens rea в её строго психологическом понимании; он требует большего – осознанного выбора социально неприемлемого варианта поведения. Такой негативный выбор, в свою очередь, неразрывно связан с осознанной оценкой индивидом собственного поступка, т. е. с гнездящимся в формах mens rea осознанием того, что совершаемые действия ставят под угрозу некие социальные ценности, защищаемые уголовным правом. Это осознание есть единственный исходный источник, основа выбора социально неприемлемого варианта поведения, пути зла, т. е. единственный исходный источник моральной упречности как сущности mens rea. Ничего не меняется здесь и понятием небрежности, поскольку, хотя и связанная с неосознанным выбором пути зла, она заимствует моральную порицаемость единственно из данной «неосознанности» как потенциально избегаемой и, следовательно, морально упречной за так и нереализовавшийся потенциал.
Иными словами, моральная упречность создаётся не просто осознанием угрозы in abstracto; она создаётся осознанием угрозы in concreto – осознанием угрозы реальным защищаемым уголовным правом ценностям. Характер таких ценностей как объективной предпосылки к субъективной моральной упречности и предопределяет решение проблемы error juris.
Увязано же и одновременно осложнено последнее тем, что на всём обширном пространстве американского уголовного права круг защищаемых им социальных ценностей весьма и весьма разнится по своему характеру, охватывая, к примеру, и жизнь человека, и безопасность дорожного движения, и финансовые отношения с присущим всем этим сферам целым комплексом поступков, потенциально могущих подпасть под тот или иной уголовно-правовой запрет. В общем, наряду с такими социальными ценностями, которые a priori с очевидностью неприкосновенны и защищаемы уголовным правом и которые, как следствие, отражают разделяемые всеми членами данного социума и известные им всем – просто потому, что они не могут не быть известны всякому здравомыслящему человеку [941] – взгляды на добро и зло, должное и недолжное, правое и неправое, общество посредством уголовного закона исторически угрожает наказанием и за те или иные деяния, в отношении
941
Ср.: «… Почти каждый осведомлён, что тяжкое убийство и насильственное изнасилование, а также очевидные формы кражи есть зло… Любой член сообщества, совершающий эти поступки без знания о том, что они уголовно наказуемы, порицаем настолько же за отсутствие у него знания, насколько и за его реальное поведение. Это… и есть существенное обоснование максимы Ignorantia legis neminem excusat… Заниматься со знанием или неосторожно поведением, являющимся вредоносным в силу его природы и фактически осуждаемым обществом как преступление, является либо пренебрежением постигнуть принятые моральные ценности сообщества, либо, более того, прямым вызовом им. Максима Ignorantia legis neminem excusat выражает всецело защитимый и в реальности сущностный принцип, заключающийся в том, что деяние в любом случае является упречным» (см.: Hart, Jr., HM. Op. cit. P. 413, 419).
Источники подмеченного неосознания могут различаться. Лицо может полагаться на впоследствии признанный неконституционным или незаконным статут или подзаконный акт соответственно или может руководствоваться в своих поступках ошибочным и впоследствии пересмотренным судебным решением. Оно также может довериться совету официального должностного лица, ответственного за правоприменение, или, более того, может быть введено в заблуждение частным поверенным, хотя бы то и был квалифицированный юрист. В конце концов, индивид может просто утверждать о том, что ему и в голову – как разумному здравомыслящему члену сообщества– не могла прийти мысль об уголовной наказуемости его конкретных действий, затрагивающих некие абстрактные социальные ценности.
В любом случае поступки человека здесь связаны с неосознанием проистекающей из них угрозы социальным ценностям, каковое осознание, в свою очередь, может появиться (в силу природы запрещаемого деяния как угрожающего социальным ценностям не in concreto, а in abstracto и потому не соединённого с априорно имеющимися представлениями о социальной неприемлемости каких-либо действий) лишь с осознанием того, что те или иные социальные ценности в данном случае рассматриваются как ставящиеся в опасность тем или иным поведением, т. е., в конечном счёте, с осознанием уголовной наказуемости последнего. [942]
942
т —
То, что единственный источник моральной упречности может иногда лежать только в знании уголовного закона, подчёркивалось и Верховным Судом Соединённых Штатов.
Так, в решении по делу В. Рацлафа это было сформулировано следующим образом: «Мы не убеждены аргументом, что структурирование является настолько очевидным “злом” или внутренне “дурно”, что требование “преднамеренности” удовлетворяется безотносительно к знанию обвиняемого о незаконности структурирования», Ratzlaf V. United States, 510 U.S. 135, 146 (1994).
Судьи, оставшиеся в меньшинстве, не согласились с таким утверждением, признав осознание угрозы социальным ценностям характеристикой, неотъемлемо присущей самим по себе действиям обвиняемого вне аспекта знания об их уголовной наказуемости: «Справедливо, что суд время от времени привносил требование знания-о-незаконности в уголовные статуты, чтобы удостовериться в том, что обвиняемый действовал с вредной целью… Тем не менее, я не могу согласиться, что привнесение такого требования необходимо здесь. Во-первых, рассматриваемое поведение – раздробление платежей объёмом десятки тысяч долларов наличными со специальной целью избавления банка от обязанности декларирования – едва ли является разновидностью невиновной деятельности… Далее, индивид, осуждённый за структурирование, является, по определению, осведомлённым о том, что наличные платежи регулируются, и он не может серьёзно аргументировать, что он не знал о том, что право вторгается в отдельную сферу деятельности… По моему мнению, это (избежание декларирования. – Г.Е.) не является настолько очевидно невиновной целью, чтобы оправдать прочтение в статуте дополнительного элемента знания о незаконности», Ibid, at р. 154–155 (Blackmun, J., diss. op.).
Аналогичным образом в решении по делу С. Брайана Верховный Суд счёл необходимым для констатации морально упречной mens rea знания об уголовной противоправности поступка: «Опасность осуждения индивидов, занимающихся очевидно невиновной деятельностью… отсутствует здесь, поскольку присяжные нашли, что апеллянт знал о неправомерности своего поведения», Bryan v. United States, 524 U.S. 184, 195 (1998).
Этим и создаётся основа к релевантности error juris в ситуациях, связанных с неосознанием человеком возникающей лишь вследствие юридической запрещённости социальной неприемлемости его поведения, ибо такое неосознание означает в итоге отсутствие реальной индивидуальной моральной порицаемости. Ни процессуальная сложность доказывания наличного знания закона, [943] ни гипотетическая цель поощрения знания уголовного закона, [944] ни «суждения-ценности, заключённые в уголовном праве», [945] ни боязнь хаоса в правосудии по допущении релевантности error juris, [946] ни стремление к лучшей правовой образованности и большей правопослушности [947] по отдельности и в целом не могут заместить в качестве самостоятельной основы уголовной наказуемости реальную личную моральную невиновность индивида и, несмотря на всю их позитивную направленность, не могут её перевесить на чашах символичных весов правосудия, поскольку с отсутствием моральной упречности как исходной предпосылки к стигмату морального осуждения исчезает всякая социальная обоснованность наказания. И, напротив, «знаемое или неосторожное игнорирование правовой обязанности предоставляет независимый базис упречности, оправдывающий осуждение действующего как преступника, даже когда его поведение не было исходно антисоциальным». [948] Иное означает утрату уголовным правом его морального фундамента, угрожая недопустимой криминализацией «широкой области очевидно невиновного поведения» [949] .
943
См.: Austin J. Op. cit. Volume I. P. 482–483.
944
См.: Holmes, Jr., O.W. The Common Law. P. 48; Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 385–387.
945
Hall J. General Principles… P. 355.
946
См.: Tromble K.R. Op. cit. Р. 544–545.
947
См.: Davies S.L. Op. cit. Р. 343.
948
Hart, Jr., H.M. Op. cit. P.418; cp. также: Robinson P.H., Darley J.M. Op. cit. P. 474–477.
949
Liparota v. United States, 471 U.S. 419, 426 (1985).
В поддержку частичной релевантности error juris в свете теории mens rea см., напр.: Kahan DM. Op. cit. P. 128–130, 140–144 et cet.– , Travers M.L. Op. cit. P. 13221324; Kadish S.H. Excusing Crime. P. 267–269; Grace B.R. Op. cit. P. 1393–1394, МОЭМЫ; Fletcher G.P. Paradoxes in Legal Thought. P. 1270–1272; Hart, Jr., H.M. Op. cit. P. 417–422; Ryu P.K., Silving H. Op. cit. P. 423–424, 466–471.
Каковы должны быть границы предложенной релевантности error jurisl Как представляется, самой основой к ней создаются отчасти такие границы.
Прежде всего, вопрос о релевантности юридической ошибки может возникнуть лишь в ситуациях с поступками, не являющимися априорно морально упречными, т. е. не посягающими на ясные для любого здравомыслящего индивида социальные ценности. [950] К примеру, навряд ли можно прибегать к ссылке на error juris в случае преступления очевидных моральных и легальных запретов, относительно которых «каждый имеет врождённое знание о правом и неправом». [951] Даже если человека здесь и одолевают сомнения о том, где проходит черта, отделяющая юридически дозволенное от недозволенного, его внутренний моральный кодекс предписывает либо воздержаться от действия и попытаться установить реальное содержание права, либо принять на себя риск оказаться виновным в преступлении. [952] «Водораздел» при этом не совсем разумно проводить – как то иногда делается [953] – по линии преступлений mala in se – mala prohibita. Данное деление в силу своей неопределённости не вполне адекватно отражает предложенный критерий релевантности юридической ошибки, поскольку некоторые деяния mala prohibita вполне могут защищать явные социальные ценности. В конечном счёте, как видится, граница должна лежать в оценке обществом меры очевидности в значимости охраняемых ценностей с целью решения вопроса о том, априорно ли знание о создаваемых конкретным поведением для них угрозе. К примеру, от лица, балансирующего «на острие ножа» между дозволенным и недозволенным в области оборота наркотических средств и осознающего опасность, проистекающую от последних социальным ценностям, обоснованно может быть требуемо установить содержание права на свой риск. [954] Прилагая к такой ситуации в какой-то мере декламационную фразу из Дигест (D. 22.6.9.2), вопрос можно было бы ставить следующим образом: «Quid enim si omnes in civitate sciant, quod ille solus ignorat?» – «Ибо как быть, если все в сообществе знают то, что он один не ведает?»
950
Cp.: «Когда уголовный статут запрещает и наказывает на вид невиновное или безвредное поведение, которое само по себе не даёт оснований к выдвижению презумпции знания обвиняемым того, что его действия должны быть неправомерны (курсив мой. – Г.Е.), тогда осуждение без некоей иной, внешней доказанности упречности или виновного психического состояния запрещается оговоркой и надлежащей процедуре», Stanley v. Turner, 6 F.3d 399, 404 (6th Cir. 1993).
951
State V. Boyett, 32 N.C. (10 Ire.) 336, 343 (1849).
952
См., напр.: State v. Patten, 353 N.W.2d 30, 33 (N.D. 1984) (совет должностного лица, ответственного за правоприменение, о законности и уголовной ненаказуемости действий не образует релевантной юридической ошибки, поскольку поведение обвиняемого, выразившееся в вывозе его детей за пределы штата в нарушение запретительного ордера суда, было «вопиюще правонарушительно»).
953
См., напр.: Robinson Р.Н., Darley J.M. Op. cit. P. 475–476; Kahan DM. Op. cit. P. 129–130, 150–152; Travers M.L. Op. cit. P. 1324–1327; Hart, Jr., H.M. Op. cit. P. 417422.
954
Cp., напр.: State v. Fox, 124 Idaho 924, 925–926 (1993) (закон,
Не менее важна в затронутом аспекте и проблема mens rea в отношении имеющей место юридической ошибки. Достаточно ли здесь для признания последней релевантной установить проявленную лицом неосторожность в аспекте его незнания или заблуждения, либо же релевантной может быть только небрежная ошибка, либо, более того, лишь реально невиновная ошибка, когда «действующий тщательно… предпринимает все доступные меры к установлению значения и применения преступления (т. е. его дефиниции. – Г.Е.) к его поведению и честно и добросовестно делает вывод о том, что его поведение не является преступлением в обстоятельствах, при которых правопослушное и осмотрительное лицо также сделало бы такой же вывод», [955] предотвратит вынесение обвинительного приговора? Допустима ли собственная вера в незапрещённость деяния уголовным законом или в неконституционность последнего? Достаточно ли общего знания о незаконности поступка как основы к выводу о моральной упречности либо требуется знание о наказуемости конкретных составляющих поведения? [956] Ответы на поставленные вопросы опять лежат в плоскости социальной оценки того, являются ли неосторожное игнорирование риска запрещённости поведения уголовным законом либо его небрежное неосознание как связанные, в конечном счёте, соответственно с неосторожным игнорированием или небрежным неосознанием риска в отношении социальных ценностей, а равно общее знание о противоправности поведения достаточно морально порицаемыми, чтобы оправдать наказание в отсутствие позитивного детального знания уголовного закона.
955
§ 2С:2–4.с.(3) УК Нью-Джерси.
956
Так, именно по этому вопросу и разделился Верховный Суд Соединённых Штатов, вынося решение по делу С. Брайана.
Большинство судей сочло, что самое общее знание о незаконности поведения является достаточной основой для констатации моральной упречности в преступлении закона (см.: Bryan v. United States, 524 U.S. 184, 189, 193–196 (1998)).
Меньшинство же суда, в свою очередь, подошло к этой проблеме по-иному: правильно подметив, что «вопрос заключается в том, является ли такое общее знание о незаконности поведения достаточным для поддержания осуждения либо же “преднамеренное” нарушение лицензирующих положений требует доказанности того, что обвиняемый знал о том, что его поведение неправомерно в частности, поскольку у него отсутствует необходимая лицензия», Ibid, at р. 200 (Scalia, J., diss. op.), судьи решили, что «общее» знание о незаконности хотя и не требует от обвиняемого назвать точную ссылку на закон, им нарушаемый, всё же подразумевает знание о запрещённое™ именно конкретного поведения во всех его составных частях, т. е. и относительно существования лицензирующего требования (знания о котором, как утверждал С. Брайан, у него не было) (см.: Ibid, at р. 200–205 (Scalia, J., diss. op.)).
В приложении к различным ситуациям, приведённым ранее, предложенный критерий приводит к неодинаковым результатам. Так, навряд ли можно рассматривать как всецело морально невиновные действия человека, пренебрегшего правильным знанием закона, т. е. попытавшегося установить его содержание на свой риск [957] либо не адресовавшегося никоим образом к вопросу о правомерности поступка; [958] иными словами, налицо заслуживающая морального упрёка небрежность. С другой стороны, в аспекте добросовестного согласования поведения с судебным решением, законом или официальным разъяснением должностного лица, оказавшимися, соответственно, пересмотренным, неконституционным или неверным, едва ли можно говорить о необходимости морального порицания проявленной неосторожности либо небрежности (более того, проблематично даже то, имеют ли они здесь место). [959] Далее, где-то посередине в плоскости моральных оценок лежит ошибочный совет частного поверенного. Ситуация несколько иного плана позволяет говорить об упречности человека, пренебрегшего установлением стандарта требуемого от него поведения в специфической области деятельности, охватывающей относительно узкий круг индивидов [960] .
957
Ср., напр.: People v. Marrero, 69 N.Y.2d 382, 385–392 (1987) (обвиняемый, самостоятельно решивший, что закон разрешает ему ношение оружия, не вправе прибегнуть к ссылке на error juris, если такое его толкование оказалось ошибочным, хотя бы норма уголовного кодекса до того момента не получала официального прецедентного толкования и он добросовестно полагался на своё понимание последней), от-коммент. в: Kahan D.M. Op. cit. Р. 131–137; De Gregorio D. Op. cit. P. 229 et seq.
Примечательно, что в обоснование решения по данному делу Апелляционный Суд Нью-Йорка подразумеваемо заложил (помимо строго легальных) соображения исключительно утилитарного плана: «Если принять аргументацию обвиняемого (о релевантности допущенной им error juris. – Г.Е.), тогда исключение поглотило бы правило. Скорее, были бы поощрены ошибки относительно закона, чем уважение к нему и приверженность ему. Имели бы место бесчисленные защиты вследствие юридической ошибки, которые изобретались бы из добросовестной и, возможно, обоснованной, но ошибочной интерпретации уголовных статутов, многие из которых признанно комплексны», People v. Marrero, 69 N.Y.2d 382, 391–392 (1987). Тем не менее нельзя отрицать и применимости к рассматриваемой ситуации аргументации о моральной упречности действий обвиняемого: как образно выразился в своё время Оливер У. Холмс-мл. в решении по делу, факты которого с юридической точки зрения во многом аналогичны приведённому, «он (обвиняемый. – Г.Е.) не намеревался нарушить закон, а только подойти так близко, как только он мог, к линии…, но если его поведение… пересекло линию, то факт, что он желал удержаться за ней, не поможет ему. Это означает только то, что он неправильно понял право», Horning v. District of Columbia, 254 U.S. 135, 137 (1920). Contra такого тезиса в деле X. Марреро см.: De Gregorio D. Op. cit. P. 271–282.
Ср. также: Singer R.G. The Proposed Duty to Inquire as Affected by Recent Criminal Law Decisions in the United States Supreme Court // Buffalo Criminal Law Review. Buffalo (N.Y.), 2000. Vol. 3, № 2. P. 736–752.
958
Ср., напр.: State v. King, 257 N.W.2d 693, 697–698 (Minn. 1977) (en banc) (незнание обвиняемой о запрещённости владения определённым веществом не извиняет её поведение, поскольку «все члены в упорядоченном обществе презюмируются или знающими закон, или, по крайней мере, ознакомленными с теми законами, которые с вероятностью затрагивают их обычную деятельность»; «приложи обвиняемая хоть какие-нибудь усилия к установлению того, является ли её владение данным наркотиком без медицинского разрешения правомерным, она, как и любой другой член сообщества… добилась бы адекватного предупреждения»).
959
Ср., напр.: Bouie v. City of Columbia, 378 U.S. 347, 349–355 (1964) (данное Верховным Судом штата сверхрасширительное истолкование закона, явно выходящее за пределы его содержательного текстуального наполнения, не может стать основанием к осуждению обвиняемых, полагавшихся на текст закона); «Для штата преследовать кого-либо за невиновную деятельность вследствие… ошибочного совета (имеется в виду вследствие ошибочного совета ответственного должностного лица о законности поведения. – Г.Е.) сродни выливанию воды на человека и аресту его за то, что он мокрый… Очевидно, что принятием § 15.20(2) (УК Нью-Йорка, соответствующим § 2.04(3)(b) М.Р.С. – Г.Е.) легислатура стремилась предоставить основание защиты законопослушным гражданам, которые предприняли все, что можно было разумно ожидать от них, но были введены в заблуждение… (курсив мой. – Г.Е.)», People v. Studifin, 132 Mise. 2d 326, 330, 332 (N.Y. Sup. Ct. 1986); Kipp v. State, 704 A.2d 839, 1998 Del. LEXIS 29, *6–9 (Del. 1998) (молчание официальных властей штата в то время, как они были обязаны сообщить лицу о его будущих правоограничениях, что привело обвиняемого в заблуждение и повлекло последующее совершение им преступления, образует релевантную юридическую ошибку).
Ср. также: «Основание защиты (вследствие “ловушки на истопле”. – Г.Е.) наиболее глубоко коренится в моральных теориях уголовной ответственности, запрещающих констатацию виновности в случае, если штат вмешался в или подействовал на способность обвиняемого соподчиниться релевантному закону, а характер, мотивы и действия обвиняемого были желательны при данных обстоятельствах… Если правительство ошиблось, тогда правительство должно нести ответственность за такую ошибку и её бремя» (см.: Parry J.T. Op. cit. Р. 36, 39; см. также: Ibid. Р. 17–36, 66–73).
См. также: Singer R.G. The Proposed Duty to Inquire… P. 736–752; Billimack S.D. Op. cit. P. 577–578.
960
Ср., напр.: United States v. International Minerals & Chemical Corp., 402 U.S. 558, 565 (1971) (незнание закона не является основанием защиты, поскольку вероятность правового регулирования в сфере обращения опасных веществ настолько велика, что каждый, обращающийся в данной сфере, должен презюмироваться знающим законодательство).
См. также: Singer R.G. The Proposed Duty to Inquire… P. 707–711,736-752.
Таким образом, можно сказать о том, что вновь решение вопроса следует предоставить обществу, отражающему свои взгляды на морально порицаемое и непорицаемое в уголовном законе in abstracto и в реальном судебном процессе in concreto.
Более сложным видится разрешение проблемы так называемого «культурного» основания защиты (cultural defense), позволяющего смягчить или даже вообще исключить уголовную ответственность за совершение индивидом, принадлежащим к некоей национальной или религиозной подгруппе, de iure являющегося преступлением деяния, которое, вместе с тем, в его субкультуре не просто не принимается за таковое, но, более того, считается допустимым и даже иногда морально похвальным. Должны ли эти действия (если они, конечно же, совершены с добросовестным незнанием закона [961] ) подпадать в рамки релевантной юридической ошибки? Как верно отмечается в литературе, «справедливость по отношению к индивидуальному обвиняемому означает, что незнание закона должно быть основанием защиты для лиц, выросших в чужой культуре». [962] Балансирование между такой справедливостью и законностью (а в особенности принципов равенства) требует острожного подхода к ответу на поставленный вопрос, который вполне можно найти в категории индивидуальной моральной упречности.
961
Несколько иной вариант культурного основания защиты (не имеющий отношения к error juris и потому не рассматриваемый в настоящем исследовании) имеет место тогда, когда человек, преступивший известный ему уголовный закон, ссылается на некие субкультурные факторы, которые настолько сильно повлияли на его поведение, что он не мог избрать иной вариант действий, кроме как нарушить закон.
962
Note, The Cultural Defense in the Criminal Law // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1986. Vol. 99, № 6. P. 1299.
Так, в качестве примера интересно решение Верховного Суда Мэна по делу М. Каргара. [963] Столкнувшись с очевидной разностью культур, суд счёл допустимым прекращение уголовного преследования в отношении иммигранта за деяние, не образующее сексуального посягательства в афганской культуре, но являющееся таковым в соответствии с уголовным законодательством штата Мэн, поскольку, во-первых, общество не претерпело серьёзного ущерба от его действий и, во-вторых, совершены они были невиновным настроем ума. [964] Примечательно, что суд предпочёл не касаться вопроса о релевантности error juris, хотя, бесспорно, именно она имела здесь место, а применил доктрину de minimis, отчасти схожую в затронутом аспекте с понятием малозначительного деяния, используемым в отечественном уголовном праве. Тем не менее проблематика юридической ошибки незримо получила своё отражение в решении, поскольку, прогнозируя будущее, суд отметил следующее: «Поведение остаётся преступным. Каргар не аргументирует, что теперь ему должно быть дозволено практиковать то, что принято в его культуре. Вопрос заключается в том, оправдывает ли его прошлое поведение при всех данных обстоятельствах уголовное осуждение». [965] Иными словами, Верховный Суд Мэна счёл «на первый раз» юридическую ошибку релевантной; «на будущее» же – нет.
963
9ёз См.: State v. Kargar, 679 A.2d 81 (Me. 1996).
964
См.: Ibid, at p. 83–86.
965
Ibid, at р. 85 п. 5.