Меня зовут Бригантина
Шрифт:
— Брыся, — сказала я, — я прекрасно понимаю, что тебе очень хочется узнать про положительную мотивацию, но я сначала поем.
Она показала мне язык и умчалась обратно в гараж. Я спокойно доела бутерброд и пошла следом. Увидев, чем она занята, я покатилась со смеху: пытаясь открыть запертую дверцу, она отгрызала держащий ее пластиковый запор. Работа явно подходила к концу.
— Сейчас снизу догрызу, — прошепелявила Брыся, увидев меня, — и сверху начну. Я только хотела посмотреть, может, эта мати-вация там, внутри?
— Пошли лучше
Мы торжественно установили ее посреди гостиной, и я постелила внутрь Брысин меховой коврик.
— А где же мати-вация? Где-е-е? — заныла Брыся, заглянув в клетку.
— Видишь сыр? — я показала ей кусок сыра, который остался от бутерброда.
Она сглотнула слюну.
— Если хочешь его получить, иди в клетку!
Брыся, не раздумывая, запрыгнула внутрь, и я дала ей сыр.
— Вкусно! — донесся изнутри ее голос. — А еще?
— Вот видишь, — сказала я, — ты теперь даже выходить оттуда не хочешь. Это и называется «мотивация».
— Какая ж это мати-вация, если это просто сыр? — возмутилась она, высунув голову наружу. — Так бы и сказала — «сыр»! И сразу все понятно!
— Ну, извини. Так что, ты выходишь или будешь там сидеть?
— А ты мне сыра еще дашь?
— Дам, если просидишь тихо десять минут. А я буду считать. Как скажу «шестьсот», значит, время вышло. А ты слушай, чтобы не пропустить. Идет?
— Идет-идет! — страстно закивала Брыся. — А что такое «шиссот»?
— Слово такое специальное. Оно означает, что сейчас будут кормить. Запомнила?
— Шиссот!
— Только, чур, ни звука!
Я закрыла за ней дверцу и начала ходить взад-вперед по гостиной, громко считая вслух. Брыся сидела тихо, но я видела, каких усилий ей это стоило. Она почесывалась, ходила из угла в угол, стучала хвостом и тяжко вздыхала. С каждой минутой напряжение росло. Когда я, наконец, досчитала до заветной цифры, Брыся выпрыгнула наружу, как чертик из табакерки, и заорала:
— Шиссот! Где мой сыр? Где?! Шиссот! Франц сказал, что положительная мати-вация должна следовать сразу за правильным поведением! Я правильно себя вела! Шиссот! Где мой сыр?!
— Тихо, тихо! — засмеялась я. — Пойдем на кухню, и я отрежу тебе такой кусок, какой ты захочешь. Заслужила!
Опережая меня, Брыся помчалась на кухню и в нетерпении заплясала возле холодильника. Я достала кусок засохшего «эмменталя».
— Как резать? С коркой?
— Главное — побольше!
— Ну, и как тебе «мотивация»? — спросила я, наблюдая, как Брыся с наслаждением жует сыр.
— Вкусно! — невнятно проговорила она, стараясь не уронить ни кусочка. — Если ты мне каждый раз будешь давать такой сыр, я, пожалуй, соглашусь даже спать в клетке!
— Ну, это мы посмотрим. Ты же сама сказала, что не хочешь. Не могу же я тебя принуждать! — сказала я, заворачивая сыр в бумагу. — Надо еще с кем-нибудь посоветоваться. Может, есть какой-то другой способ научить тебя спать без меня?
— Зачем?! — запротестовала
— Не знаю, — пожала я плечами. — Тебе виднее. Но, если ты будешь спать в клетке, я могла бы каждый вечер давать тебе кусок сыра… Правда, я сомневаюсь, что это достаточно сильная мотивация. Может, еще поискать?
— Не надо! — убежденно сказала Брыся. — Я думаю, что эта — самая сильная!
— Точно? — спросила я.
— Точно! — закивала Брыся.
— Может, еще потренируемся? — спросила я, отрезая кусок сыра.
— Конечно, потренируемся! — заверещала Брыся и запрыгала на месте. — Шиссот?!
— Давай! А я пока во двор схожу, в почтовый ящик загляну.
Она со всех ног помчалась в клетку, а я облегченно вздохнула. Как все оказалось просто! Мне ведь даже в голову не приходило, что клетка может оказаться приятным для собаки местом. Вот что значит — стереотипы…
С тех пор она спит одна. Помимо сыра, у нас с ней есть еще один договор — рано утром она зовет меня, и я спускаюсь, чтобы до самого будильника подремать с ней в обнимку на кожаном диване. ЖЛ ворчит, что я разбаловала собаку и потакаю ее капризам, но, на самом деле, все наоборот.
А когда ЖЛ уезжает в командировку, я иногда пытаюсь взять Брысю к себе. Но она, чуть-чуть полежав у меня под боком, вскоре просится к себе, на мохнатый коврик, к любимым игрушкам и одеяльцу, в которое она умеет ловко заворачиваться. Тогда я встаю и, не без сожаления, отношу ее в клетку, откуда вскоре раздается ее сонное бормотанье: «шиссот, шиссот, шиссот»…
10.
Поскорее бы найти друга!
А потом неожиданно похолодало. Ледяной дождь и промозглый ветер как-то ночью совершенно по-хулигански оборвали все листья в нашем саду, и мы поняли, что зима не за горами. Каждое утро мы теперь начинали с того, что разжигали камин, чтобы протопить наш холодный, плохо утепленный дом.
Брыся, проникшись важностью задачи, охотно помогала. Мы носили со двора в дом поленья, а она собирала мелкие ветки, но, не успев донести их до камина, растерзывала на мелкие кусочки.
Следуя советам Франца, я объясняла всем нашим гостям проблему Брысиной социализации. Как я и предполагала, лишь немногие делали усилия, ведь нелегко идти навстречу существу, которое первым делом пытается ухватить тебя за пятку.
Вскоре с некоторыми из них контакт был налажен, однако критерии выбора друзей были известны одной Брысе. Толком объяснить она ничего не могла и разделяла людей всего на две категории — «нравится» и «не нравится». В первую чаще всего входили крупные женщины и невысокие мужчины, а во вторую — мужчины в черном, маленькие нервные женщины и дети. Если мужчина маленького роста неосмотрительно одевался в черное, он сразу переходил во вторую, совершенно безнадежную, категорию.