Мера Любви
Шрифт:
— Эрнольд Фиц-Фулькон за укрывательство намерений лихого человека Гильберта Фиц-Герарда приговаривается к штрафу в размере четверти всего своего движимого и недвижимого имущества! Да свершится воля графа Честерского незамедлительно! — закончил Арнуль и свернул пергамент.
Де Бельвар поднялся со своего места, а за ним и Джованни. Они первые покинули собор, следом прошествовал довольный собою Арнуль, потом вытащили на площадь осужденных, весь народ хлынул из церкви, люди толкались и пихались, боясь пропустить хоть что-нибудь. Гильберту со товарищи опять связали ноги и погрузили на телегу, Эрнольд должен был следовать за ними пешком, чтобы тоже присутствовать на казни. Толпа бесновалась вокруг, рыцари графа едва сдерживали ее напор, отгоняя слишком ретивых горожан пиками, иначе силфорцы расправились бы, пожалуй, с горе-разбойниками, не дожидаясь приведения в исполнение графского приговора.
К месту казни
Завидев загодя поставленные на лобном месте виселицы, разбойники словно лишились рассудка, даже Гильберт дрогнул. Первым сняли с телеги все время молчавшего до сих пор осужденного, казалось бы примирившегося со своею участью, но когда его повлекли к виселице, он начал так биться и вырываться, что с ним едва смогли справиться несколько человек, и притом весьма сильных. Он никак не давался, чтобы ему на голову натянули мешок, и его пришлось оглушить, двинув слегка кулаком по темени, — только после этого удалось затянуть петлю на шее. Когда из-под него выбили лестницу, и он задергался высоко в воздухе, толпа как один человек издала вопль кровожадного удовлетворения. Следующим должен был быть упорно просящий о помиловании, его пришлось волочь к виселице по земле, как куль с зерном, он так выл и стенал, что в толпе начали отпускать злые шугки по поводу его малодушия. Он не отличался физической силой, и повесили его быстро. Третий, «попутанный бесом», начал требовать дать ему поцеловать крест перед смертью, один из каноников сжалился и исполнил его просьбу. До последней минуты, даже уже с мешком на голове и с петлей на шее, этот разбойник бормотал обрывки молитв и песнопений, какие только приходили ему на ум, перевирая слова, цепляясь за непонятные латинские фразы, путающиеся в его смятенном сознании. После него пришла очередь главаря банды Гильберта. К тому времени бывший мыловар совершенно растерял всю свою удаль. Он, так же как и прочие, не смог идти сам, и его пришлось волочь к виселице силой. Он кричал, вырывался, клял всех и вся на чем свет стоит, пока и его тело не заплясало между небом и землей рядом с прочими висельниками.
— Графское правосудие свершилось! Да здравствует граф Вильгельм Честерский! — провозгласил Арнуль. Все собравшиеся горожане и селяне ответили громогласным кличем, прославляющим де Бельвара.
ГЛАВА XXVIII
О том, как научиться читать
Все последующие дни в Силфоре только и разговоров было, что о суде и казни. Горожане наперебой пересказывали друг другу свои впечатления, привирая, не без того, и скоро события пятницы обросли множеством подробностей: говорили, что такая-то, соседка такого-то сама видала, как черти утащили душу мыловара Гильберта прямиков в Ад; говорили также, будто молчаливый разбойник оттого молчал, что откусил себе язык и все время суда глотал свою кровь, а когда его вздернули, кровь полилась у него из глотки; малодушного разбойника не могли поминать без презрения, он-де обмочился, пока его на виселицу тащили, и визжал перед смертью как насилуемая баба.
Джованни старался отвлечься, развеяться, читал своего любимого Аристотеля, который всегда приводил его мысли в порядок, пытался не думать, обо всем позабыть, но упрямая память воскрешала перед его внутренним взором то изрубленные тела Беатрисы и семьи Дункана, то дрыгающиеся ноги повешенных. Сладковатая вонь смерти подкрадывалась к нему из темных углов по вечерам, он усилием воли отгонял видения прочь, они возвращались, сначала часто, но уже на следующий день много реже. В воскресенье как ни в чем не бывало приехал де Бельвар, и Джованни сразу почувствовал, что успокоился. Присутствие графа освободило его от горького груза одиночества.
Как и в прошлый раз, граф после мессы сразу направился в епископский дом. Джованни нашел его наверху, в своей комнате, и несколько изумился подобной бесцеремонности, но, сказать по правде, совсем не обиделся, — ему нечего было скрывать, и он хотел доверять де Бельвару, а такая непосредственность в отношениях могла свидетельствовать только об их близости. Де Бельвар сидел у окна с книгой и внимательно разглядывал страницы, он выглядел таким сосредоточенным, словно был занят чтением. Джованни вошел, неслышно ступая, и граф вздрогнул от неожиданности, увидев его; они улыбнулись друг другу. Джованни вдруг захлестнула такая великая нежность к де Бельвару, что он не смог удержаться, наклонился и поцеловал его в лоб:
— Благослови Вас Господь, дорогой Гийом, я вас
Де Бельвар смутился, но Джованни тут же сам разрушил невыносимое очарование момента, отбросил серьезность.
— Какая это книга вам понравилась? — весело спросил он, перевернув страницы в руках графа и глядя на заглавный лист. — Mamma mia! «О падении диавола» Ансельма Кентерберийского.
— Красиво написано, только картинок нету, — в тон Джованни сказал де Бельвар и отложил книгу.
Их беседа, начавшаяся так странно, скоро вошла в своеобычное русло мало значащей и одновременно многозначной болтовни, Джованни и де Бельвар без стеснения поделились друг с другом всем, что заботило их, но они виделись слишком недавно, чтобы разговор сделался длинным, скоро граф предложил:
— Не вернуться ли нам, дорогой Жан, к тому, на чем мы остановились в прошлый раз?
— Да, вы правы. Но чтобы начать с вами заниматься, мне надо знать, чему вас уже обучали. Что вы знаете, Гийом? — Джованни приготовился экзаменовать своего малообразованного друга.
— Буквы, — пожал плечами де Бельвар.
Джованни едва не произнес «и только-то?», но остановил себя.
— Что ж… Но вы ведь знаете молитвы?
— «Pater noster», «Аvе, Maria», «Sub tuum praesidium» [6] , какие все знают.
6
1 (В книге текста сноски нет.)
«Pater noster» - Отче наш (также молитва Господня; ст.-слав. Отьчє нашь, греч. или , лат. Pater noster) — главная молитва в христианстве.
«Аvе, Маriа» - Аве Мария (лат. Ave Maria — Радуйся, Мария) — католическая молитва к Деве Марии, названная по её начальным словам. Эту молитву называют также ангельским приветствием, или angelico salutatio, так как её первая фраза представляет собой приветствие архангела Гавриила, сказанное им Марии в момент Благовещения.
«Sub tuum praesidium» - К твоей защите прибегаем... (Богородичный антифон)
Добавлено верстальщиком.
— Вы выучили их на слух? Де Бельвар кивнул.
— А Псалмы?
— Да, «Miserere mei Deus» [7] .
— Пятидесятый.
— «Benedic anima mea Domino» [8] .
— Сто второй.
— «Qui habitat in adiutorio Altissimi» [9] .
— Девяностый. Как-то странно, каков критерий выбора?
— Это все из молитвенника одного старого монаха. Он обучил меня молитвам, какие сам знал. Это давно уж было, перед моим посвящением в рыцари, в Аквитании.
7
2 (В книге текста сноски нет.)
«Miserere mei Deus» - Помилуй меня, Боже (Псалом 50/51).
Добавлено верстальщиком.
8
3 (В книге текста сноски нет.)
«Benedic anima mea Domino» - benedic anima mea Domino et noli oblivisci omnes retributiones eius - Пс.102:2 Благослови, душа моя, Господа и не забывай всех благодеяний Его.
Добавлено верстальщиком.
9
4 (В книге текста сноски нет.)
«Qui habitat in adiutorio Altissimi» - “Qui habitat in adiutorio Altissimi, in protectione Dei coeli commorabitu”, живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится [ Ин 3, 30]
Добавлено верстальщиком.
— Хорошо. Вот, — Джованни достал объемную книгу, быстро отыскал нужную страницу и протянул книгу де Бельвару, — возьмите.
— Что это? — граф взвесил на руке толстый том.
— Библия, — Джованни указал пальцем на начало строфы, — Псалтырь, пятидесятый псалом, вы его знаете и буквы знаете, осталось только научиться складывать буквы в слова.
— Легко сказать, — вздохнул де Бельвар.
— Смотрите, это слово psalmus, читайте по буквам.
Граф послушно перечислил все составляющие слово буквы, Джованни помогал ему, если он сбивался.
— Что вышло?
— Psalmus, — несколько растерянно признался де Бельвар. — Но это же не чтение, ведь мало буквы знать.
— Как раз это и есть чтение, — возразил Джованни. — Буквы составляют слова. Скажите мне, что есть слово, Гийом?
Де Бельвар сделал вид, будто задумался.
— Гийом, — снисходительно улыбнулся Джованни, — Дамаскин сказал, что наши слова суть действия души, понимаете вы меня? — И не дожидаясь ответа продолжал. — Словом называется движение ума, посредством которого он разумеет и мыслит, — ваше внутреннее представление о чем-то. Ясно?