Мера Любви
Шрифт:
— Так, значит, вы деньгами распоряжаетесь? — вместо приветствия начал он.
— Гийом, ведь праздник, — пробормотал Джованни.
— Праздник! Я вам деньги давал не для того, чтобы вы этих проходимцев кормили, — перебил его де Бельвар. — Вы сами прекрасно знаете, что от ваших благодеяний никакого толку не будет, они как были неблагодарные твари, так неблагодарными тварями и останутся.
— Гийом, что ж мне с ними делать? Они подарков ждали и рассердились бы, если б я…
— Рассердились бы они, — с издевкой воскликнул граф. — Посмотрите, какие важные персоны, надо их умасливать! Да с ними чем хуже, тем лучше.
Джованни нечего было возразить, и
— Деньги я давал для вас, на ваши нужды, я и баронов сюда пригласил, чтобы они вам пожертвований привезли, а то живете как голодранец. И с вашим умением деньгами распоряжаться вы, Жан, так голодранцем и останетесь.
— Если вы недовольны, можете забрать ваши деньги и тратить их на меня по своему усмотрению, — ответил Джованни.
— Хорошо, я подумаю над этим, — совершенно серьезно согласился де Бельвар.
Джованни, возможно, следовало бы обидеться, но то ли он слишком устал, чтобы спорить, то ли просто не способен был обижаться на своего любимого графа. Как бы то ни было, он предпочел признать свое неумение обращаться с деньгами, ибо своих собственных свободных денег у него во всю жизнь не водилось. Де Бельвар посчитал инцидент исчерпанным и уже спокойно и доброжелательно предложил Джованни возвращаться в церковь, где накрывали столы пасхального званого обеда, слишком многолюдного для весьма скромных размеров залы епископского дома.
— Не будем заставлять их ждать, они голодные, — сказал граф. Джованни послушно поплелся за ним, рассудив, что если уж никак не удастся прилечь, то лучше хотя бы сидеть.
Обед был подан весьма роскошный, не меньше шести перемен блюд, о чем, разумеется, позаботился граф, щедрой рукой добавив средств к праздничным расходам Джованни. Каноники, которым досталась нижняя половина стола у самых дверей, притихли, робея столь высокого общества, и вместе с тем лопались от гордости: в их церкви сроду такого не бывало, чтобы за одним столом с ними, да столько знати. Они уплетали за обе щеки, впрок, словно боялись, что им больше не придется есть вовек, но пить остерегались, блюли внешний вид своей клерикальной благопристойности. Декан Брендан то и дело переглядывался с архидьяконом Фольмаром, ожидая, когда бароны начнут преподносить епископу свои пожертвования, но обед все шел своим чередом, а деньги не появлялись и даже разговора о них не заходило. Декан выразительно скосил глаза, указывая на графа, мол, это он что-то придумал. Архидьякон многозначительно кивнул, выражая согласие. Декан ответил знаком: «Держи ухо востро».
За столом сидели полдня, но все, имеющее свое начало, когда-нибудь кончается, — к вечеру графу надоело пировать, он встал из-за стола, что послужило сигналом для всех. Де Бельвар проводил Джованни домой, куда вслед за ним явились бароны испросить епископского благословения. Джованни принял их всех. Теперь-то, без алчных взглядов каноников, они преподнесли ему дары и пожертвования на церковь. Граф, видя, что Джованни с ног валится от усталости, поторопился проститься, и с шумом и пылью уехал в Стокепорт, забрав с собой всех своих баронов.
Джованни мог наконец отдохнуть, но не тут-то было. Едва он собрался раздеваться, чтобы лечь пораньше, как к нему заявились каноники в полном составе, под водительством декана и архидьякона.
— Отдавайте деньги, — без обиняков потребовал декан Брендан. Джованни немало испугал угрожающий вид толпы здоровых мужиков, ведущих себя столь нагло, но он сначала попытался сохранить хотя бы видимость спокойствия.
— Я не расположен разговаривать с вами сегодня, — ответил он на смеси
Нет, сейчас! — насупился архидьякон Фольмар. — Гони деньги по-хорошему, а не то мы возьмем по-плохому.
Джованни, деваться некуда, пришлось отдать им все деньги.
— Ничего не припрятал? — подозрительно сощурился декан Брендан.
Джованни перепугался, что у него сейчас все вверх дном перевернут и найдут деньги, которые давал ему граф, но каноники проверять не стали, у них в руках оказалось несколько мешочков с позвякивавшей в них крупной монетой, а этот звук был каноникам Святой Марии Силфорской милее самой прекрасной и нежной музыки. Они забрали приготовленные для них подарки и пошли делить деньги.
Желание спать покинуло Джованни, он сел на свою скрипучую кровать и обхватил голову руками. Поведение каноников не сулило никому, а прежде всего самим каноникам, ничего хорошего. Они недальновидно позабыли о графе и совершенно не подумали о том, что будет, когда он обо всем узнает. И как же они его напугали! Джованни почувствовал свою беззащитность перед всем и каждым, ему сделалось жаль себя, даже захотелось всплакнуть, но он устыдился столь явного малодушия и запретил себе так распускаться. Было бы из-за чего! Подумаешь, деньги отобрали. Джованни прилег на кровать, не расправляя постели, как был, в одежде. «О, Мадонна, как же я устал», — только и успел подумать он. Едва его голова коснулась подушки, он провалился в глубокий тяжелый сон без сновидений.
Проснулся Джованни внезапно, открыл глаза и удивился, что в его комнате свет. Его трясли за плечо.
— Скорее, скорее! Там декан Брендан кончается! — всхлипывал, склонившись над ним, старший сын архидьякона Фольмара.
Джованни приподнялся на локте, ничего не понимая, с трудом продираясь через свое затуманенное сном сознание, и вдруг весь чудовищный смысл слов сына архидьякона стал для него яснее ясного. Ему даже не нужно было расспрашивать, что произошло, он догадался: его каноники передрались из-за денег. Джованни соскочил с кровати, благо, что был одет, сунул ноги в туфли и бросился в монастырь каноников. По пути он заметил, что церковь стоит не запертая, но не было времени разбираться.
На подворье каноников топтались все обитатели монастыря. Дети плакали, бабы причитали. Навстречу Джованни бросился архидьякон Фольмар.
— Его домой отнесли! — он растолкал толпу, давая Джованни путь.
— Они меня выгонят на улицу, а куда я пойду с малыми детьми? — вдруг кинулась наперерез Джованни растрепанная простоволосая женщина, жена декана, упала перед ним в грязь, обхватив его колени руками.
— Куда я пойду, куда… — захлебывалась она в истеричных рыданиях.
Джованни хотел поднять ее, но подоспел архидьякон, отпихнул несчастную женщину ногой, выругался, схватил Джованни за руку и втащил в дом декана. Декан Брендан лежал посреди комнаты с пробитой головой, в луже собственной крови.
— Я его привел, — заорал ему в оборванное ухо архидьякон. Декан попытался открыть глаза, но по потерянному выражению его лица было ясно, что он ничего вокруг себя не видит. Джованни опустился на пол перед умирающим и взял его за руку. Декан Брендан слабо сжал пальцы Джованни, хотел что-то сказать, но у него изо рта пошла кровь, он захлебнулся, закашлял.
— Не надо, молчите, — попросил Джованни. — Можно что-нибудь для него сделать? — обратился он к архидьякону.
— Что тут сделаешь? — пожал плечами Фольмар. — Последнее, что он сказал: приведите ко мне епископа. Я привел. Что еще тут сделаешь?