Мера Любви

Энгел Франц

— Чтобы спастись, надо знать, что такое грех, иначе его не избежать, — ответил Джованни несколько, как показалось де Бельвару, неожиданно.

— По-вашему выходит, спасение зависит от знания? А как же простота, о которой так любят распространяться последнее время? Нам ведь постоянно твердят: не рассуждайте, это опасно, размышления ведут к среси, к погибели! Сколько раз я слыхал на проповеди: верьте, и того с вас достаточно.

— Есть простота как цельность, единство личности, в таком смысле Бог прост наисовершеннейшим образом. И совсем другое дело простота, означающая невежество. — Джованни заговорил вдохновенно, с жаром, он в этот момент мог бы, пожалуй, убедить кого угодно в чем угодно. — Мы созданы Богом по образу

Его и подобию, — звенел его голос на лесной тропинке, словно под сводами собора, — и подобны Богу мы именно умом. Умом мы отличаемся от животных, и только умом способны постигать то, что лежит над областью чувственных предметов. Послушайте, Гийом, как вере обойтись без знания, если надо знать, по меньшей мере, во что верить? Все наши знания содержатся в нашем уме, это наше богатство. Никто не может рассуждать за нас, так же как никто за нас не спасется, каждый сам несет ответственность за свою душу. О, Гийом, разве можно просто верить? Во что? В то, о чем говорил какой-нибудь клирик? Понимал ли он сам, о чем толкует? Откуда ему известно, истину ли он провозглашал? Простые люди внимают с благоговением каждому слову человека с тонзурой, но в наш век, увы, клирики зачастую невежественны. Их нерадивые головы питаются тем же грубым кормом, что и толпа, они только на одно способны рассказывать сказки, воздействуя на воображение грубых, темных людей, и в конце концов они сами, призванные нести свет истины, проникаются доверием к тем глупостям, которые бездумно повторяют. Я несколько путано говорю, — остановил себя Джованни, — Гийом, вы меня понимаете?

— Понимаю. Я понимаю вас, Жан, но как я могу начать рассуждать, когда я даже читать не умею?

— О, как вы правы, Гийом. Чтение — первое средство познания, и только за ним следом идет рассуждение. А главное зло нашего времени — безграмотность! Люди обречены жить чужим умом, такие Умные люди как вы, Гийом. — Джованни судорожно вздохнул, стиснув руки. — Я понимаю, многим знание не под силу, многие, даже большинство, не желают учиться, но это просто потому, что они, несчастные, и не подозревают, какой опасности подвергаются. Любому грамотному человеку стоит хотя бы пытаться просвещать всех вокруг себя. Стоит, пусть даже ради тупых голов, только чтобы они не становились такой легкой добычей Зверя, как сейчас. О, Гийом, я готов силой запихивать истину в души, но, увы, насильно мил не будешь, как говорит мой дядя-архидьякон. — Джованни постарался заглянуть снизу вверх в глаза де Бельвару. — Большая радость, что вы выражаете желание учиться, я отдам на это сколько угодно времени, выучу вас читать и писать, отвечу на любой ваш вопрос, и тогда, кто знает, может, в один прекрасный день вы раскритикуете воззрения вашего учителя.

— Жан, вы просто… — граф не знал, какой эпитет подобает в подобных случаях, — мне безмерно повезло, что я вас встретил.

— Ладно, — вдруг с каким-то раздражением прервал де Бельвара Джованни, — хватит меня медом поливать, постараюсь лучше объяснить вам, что такое грех. Я так думаю: грех — это ошибка во мнении, приводящая ко злу.

ГЛАВА XXXII

О том, как избежать зла греха

— Ошибка? — переспросил де Бельвар. Ему требовались объяснения.

— Мы все стремимся к благу, — начал Джованни. — Но людям свойственно принимать зло за благо, ошибаться. С тех пор, как человек пал, он обречен на ошибки. Помните Библию, Гийом? Там говорится: человек ослушался Бога и вкусил от дерева познания добра и зла, и тогда у людей «открылись глаза». Так там сказано. И они, и мы все вслед за ними стали доступны смерти, ибо не успели первые люди вкусить от дерева жизни, чтобы обрести бессмертие. Понимаете, что произошло?

Де Бельвар внимательно слушал, привыкнув к манере своего ученого друга задавать вопросы только ради того, чтобы тут же на них самому и ответить.

— Господь создал человека

со свободной волей, — продолжал Джованни, — человек мог слушаться своего Создателя, но предпочел сам решать, что добро, а что зло. Не знаю, не могу себе даже представить, сколь тесна была связь первых людей с Господом, но как бы то ни было, они отказались от нее ради возможности спасаться и погибать. Господь не оставил людей совсем, но с тех пор мы подвержены опасности подпасть под власть лукавого. Итак, человек узнал, что зло существует, и зло вошло в мир.

Джованни замолчал на мгновение, давая де Бельвару возможность осознать все сказанное, потом требовательно спросил:

— А что есть зло, Гийом?

Так как Джованни даже остановился, и в этот раз, по-видимому, действительно ожидал ответа, графу пришлось сказать первое, что пришло ему в голову:

— Зло — это то, что плохо.

— Зло — это недостаток добра. Абсолютное зло — полное отсутствие добра, совершенное ничто. Такого зла, строго говоря, вообще не существует, даже дьявол добр тем, что он есть и поскольку он есть. Убийство зло, ибо был человек и его не стало; предательство зло, ибо было доверие и утрачено; клевета зло, ибо было доброе имя и опорочено. Грехи отнимают, ничего не давая взамен. Грех — лишение добра.

— Тогда что же такое получается дьявол? — спросил Гийом.

— Ничто, в котором, как я только что сказал, есть лишь собственное существование, — ответил Джованни.

— Ничто, — повторил де Бельвар. — Получается, люди боятся пустоты?

— Вы талантливый ученик, Гийом, — похвалил Джованни. — Да, люди бояться пустоты, и правильно делают. Нет ничего ужаснее отсутствия, небытия, а именно к небытию только и остается стремиться сатане, в соответствии с его искаженной природой.

— Как можно стремиться не быть? — удивленно спросил граф.

— Такова сила ненависти, Гийом.

— И мы подпадаем злу, совершая ошибки?

— Я смотрю, не дает вам покоя это слово — «ошибка», — понимающе кивнул Джованни. — Да, кажется, ошибки — не преступления, ошибки следует прощать; однако любое преступление с чего-то начинается. Возьмем мыловара Гильберта, — Джованни передернуло при воспоминании о злодеяниях и смерти этого человека. — Злосчастный Гильберт возомнил себя оскорбленным, а от этого прямой путь к преступлению, ибо следствием обиды явилось мнение, что лишить жизни бывшую жену — благое дело. В итоге пришлось перебить целую семью, податься в разбойники. Видите, Гийом, как зло порождает зло?

Я приказал его повесить. Это тоже зло, — задумчиво проговорил граф.

Да, — легко согласился Джованни, — нам часто, слишком часто приходится выбирать не между добром и злом, а между одним злом и другим, и тогда наша задача сводится только к тому, как выбрать из двух зол наименьшее. Все это — последствия первородного греха. Мы запутались во зле.

Джованни внимательно посмотрел на графа. Понимает ли он? Де Бельвар был сосредоточен как никогда раньше, слова Джованни падали на благодатную почву.

— Почему мы запутались? — продолжал он по своему обыкновению риторическим вопросом. — Потому что мы не знаем истины. То есть, большинство не знает. Некоторые знают истину хотя бы о некоторых вещах, но таких людей очень мало. Удивительно иногда, насколько их мало, — вздохнул Джованни. — Как вы сказали, мало избранных. Остальные, почти все люди, живут в мире не знания, но мнений. Мнение произвольно, капризно, переменчиво; оно может оказаться истинным лишь случайно, чаще всего оно ложно. Мнения содержат в себе огромное число заблуждений, но людям не дано увидеть это, они принимают на веру, и заметьте, Гийом, — порою самые недоверчивые именно принимают на веру чьи-то чужие мнения только потому, что человек, высказавший полную чушь, кажется достойным уважения, или потому что так, мол, велит «здравый смысл». Одно мнение порождает другое, человек увязает в них, словно в болоте. Ужасное ослепление!