Мера Любви
Шрифт:
— Теперь придется ехать к Ричарду, я должен дать ему присягу верности, он мне — подтверждение моих владений и иммунитетов, — сказал де Бельвар. Необходимость суетиться вовсе его не радовала.
Делать нечего. Они принялись собираться на встречу с новым королем. Слуги достали из сундуков одежду попышнее и украшения побогаче. Граф брал с собою большую свиту, и кроме того с ними ехала старшая из своячениц де Бельвара — Мод, которую представилась возможность определить ко двору королевы Элеоноры, обретшей свободу, отобранную у нее покойным ныне супругом-тираном, а вместе со свободою вернувшей себе и власть, и авторитет, — как-никак, на трон всходил любимый сын королевы. Настоящей же или, если можно так выразиться, более непосредственной причиной вывоза Мод в свет являлось очевидное
ГЛАВА XLV
О том, как устроились в Лондоне
К прибытию Ричарда де Бельвар и Джованни опоздали, задержало их в Честере печальное событие — внезапно умерла вдовствующая графиня, Матильда Фитц-Роберт де Глостер, «бабушка», как все ее за глаза называли. Будучи преклонных лет, она давно уже не обращала внимания на свои болячки, и нашедшая ее девушка-прислужница божилась, что вечером фафиня чувствовала себя вполне бодрой и шутила, а наутро служанка и поверить сначала не могла собственным глазам: оказалось, Матильда Фитц-Роберт тихо и одиноко отдала Богу свою мудрую, утомленную жизненными невзгодами душу. Пришлось отложить отъезд, чтобы устроить достойные похороны и почтить должным уважением знатную женщину, упокоившуюся рядом со своим супругом графом Честерским, мятежным Ранульфом де Жерноном, в аббатстве святого Верберга.
Так что когда де Бельвар, Джованни и Мод прибыли наконец в Лондон, будущий король уже приехал в Англию с континента, где успел принять все положенные ему титулы, и Лондон к этому времени готов был, казалось, лопнуть от неимоверного количества народу, собравшегося в его стенах: кто приехал поглазеть на коронацию, кто со своими невзгодами, надеясь на королевские милости, кто, как и де Бельвар, по долгу вассала короны. Кроме того, объявили амнистию по случаю восшествия на престол нового монарха, и огромное количество преступников, или считающихся таковыми во время прошлого царствования, наводнили улицы и дома, что отнюдь не улучшало ситуацию в душном городе.
Сам Ричард Плантагенет не слишком торопился вступать в свою столицу. Высадившись на английский берег в Портсмуте в первое воскресенье после праздника Успения Богородицы, он направился сначала в Уинчестер, затем в Солсбери, где почтил своим присутствием свадьбу одного из самых преданных слуг королевского дома — Андре де Шовиньи, берущего за себя вдову Бодуэна де Ревера — Денизу де Деоль. Поэтому-то, послав своих слуг вперед, никого из прежних знакомцев де Бельвар в Лондоне при их посредстве не нашел, все либо сопровождали будущего короля из Нормандии, либо поехали встречать Ричарда по пути. И оказалось, таким образом, что графу со своей многочисленной свитой нет возможности напроситься к кому-либо в гости.
Де Бельвару и его людям пришлось чуть ли не силой занимать приглянувшийся графу постоялый двор, достаточно большой, чтобы вместить всех: без малого сорок пять рыцарей, придворных, не носящих оружия, и женщин Мод. Остальным обитателям злосчастной гостиницы пришлось основательно потесниться, кое-кого попроще и вовсе выгнали на улицу, но все равно места не хватило. При других обстоятельствах этот постоялый двор мог бы сойти за весьма приличный, но при такой давке тому, кто обычно занимал по несколько комнат, приходилось довольствоваться одной, кто привык спать отдельно, вынужден был ютиться вповалку с прочими постояльцами, а кто рассчитывал хотя бы на крышу над головой, и вовсе остался на конюшне или даже во дворе. Везде расположились как умели графские люди. Кто познатнее, устроились спать на сундуках, не влезших на второй этаж гостиницы, слишком узкой была лестница. «Зато вещи под охраной», — ворчал Арнуль. Ему тоже пришлось сидеть на сундуке, единственном
Наутро де Бельвар вновь разослал своих людей во все концы Лондона, по окрестным поместьям и даже навстречу королевскому двору, на дорогу в Солсбери, разузнать, кто где остановился или собирается остановиться, и не подвернется ли оказия переселиться куда-нибудь в более пристойное место. А так как сам граф остался на весь день в гостинице ждать вестей, Джованни отпросился съездить до дома своей сестры. Граф дал ему в сопровождение двух человек, ибо на улицах было небезопасно даже средь белого дня.
Пока ехали в Лондон, Джованни не переставал думать о милой сестренке, преданно любящей его Джованне, он давно не писал ей, не смея доверить бумаге рассказ обо всем, что произошло с ним за последнее время, ибо вовсе не хотел, чтобы его зятю Паоло или кому-нибудь из семьи Овильо попали в руки подобные письма. А неискренние и пустые послания, сводящиеся к уверениям, что с ним все благополучно, Джованни считал излишними и писать был не мастер. «Что поделывает сейчас моя дорогая сестрица? — пытался представить себе Джованни.
Смогу ли я увидеться с ней, поговорить? Как она примет меня теперь, после всего?» Он надеялся, что Джованна в добром здравии, ибо столь же давно не получал от сестры вестей, как и не давал ей знать о себе; верно кто-то из ее посланцев не сумел достичь цели, и ее письмо пропало.
Медленно, шагом продвигаясь сквозь толпы народа, с трудом достигли дома Овильо. При такой давке что-нибудь обязательно случится: или резня, или мор, Джованни, постоянно отвлекаемый от мыслей о сестре мелкими дорожными происшествиями, беспокойно оглядывался по сторонам, словно вот-вот ожидал увидеть мертвое тело, павшее под ударами разъяренных клинков или подкошенное чумной заразой.
Дом его зятя выглядел настоящим оплотом, незыблемой твердыней. Запертый, глухой — могло показаться, что в нем и не живет никто. Один из графских людей, сопровождавших Джованни, постучал и крикнул за дверь, кто приехал. Дом как будто ожил, внутри забегали, дверь отперли, и навстречу Джованни бросилась сестра.
— Ах, это вы, вы! — она расцеловала его. — Добро пожаловать! Вы на коронацию приехали, дорогой брат?
— Да, — кивнул Джованни, — как вы поживаете, добрая моя Джованна?
— О, хорошо, хорошо, — она была куда живее и жизнерадостнее, нежели в прошлый его приезд. — Ах, какой же вы красивый! — воскликнула она, отстраняясь от брата и любуясь им. — Прическа. Ой, какой пояс!
Джованна заметила, что брат волнуется, и отгадала причину его неловкости.
— Паоло нет, — лукаво улыбнулась она, — располагайтесь. Вы, конечно, остановитесь у нас?
Я, — Джованни, оказалось, совсем не был готов к такому вопросу, — я не один.
Так, ясное дело, это там ваши люди? О них позаботятся, — защебетала Джованна, увлекая брата за собой в комнаты, — что, еще есть и другие? — остановилась она, так как Джованни выглядел смущенным, — ничего страшного, или Овильо не богаты и не в состоянии принять дорогого гостя как следует?