Мерецков. Мерцающий луч славы
Шрифт:
– Вы трус!
– грубо бросил командарм.
– Сейчас я поеду на автомобиле и лично всё проверю. Тогда пеняйте на себя, отдам под трибунал!
Но командарм Всеволодов и не думал воевать против белоказаков. Он переметнулся к ним! Наутро об этом узнал Мерецков. Теперь ему стало ясно, почему командарм так подозрительно вёл себя. Видимо, он давно замыслил измену, иначе 9-я армия воевала бы с врагом по-другому.
Мерецков принял дела начальника штаба 1-й стрелковой бригады. Став им, он с головой окунулся в работу. Теперь он знал, что и как делать, чтобы бригада была
Во время боя лошадь Мерецкова понесла. Стреляя на ходу из нагана, Кирилл Афанасьевич увёртывался от вражеских пик. Но один из казаков вскинул карабин и почти в упор выстрелил в него. Пуля больно обожгла голень, держать ногу в стремени было невмоготу. Мерецков сполз с седла на землю, чувствуя, как закружилась голова и тошнота подступила к горлу. Два бойца подхватили его на руки, отнесли в сторону, затем разрезали сапог и перевязали рану.
– Крепко вас зацепило, - качнул головой боец, покручивая рыжие, как пшеничный колос, усы.
– Вас бы надо отправить в лазарет, не то как бы хуже не было.
– До свадьбы заживёт!
– отшутился Кирилл Афанасьевич, хотя острее ощущал боль.
Под ударами красных бойцов белоказаки отступили, и 14-я дивизия вошла в Поворино. Радоваться бы, но рана давала о себе знать, и Мерецкову стало совсем плохо. Он лежал на деревянном топчане, ощущая, как занемела нога, появилась тупая, гнетущая боль. Бойцы нашли в хуторе фельдшера и привели его в штаб. Он осмотрел рану Кирилла Афанасьевича и, теребя куцую бородку, хмуро свёл брови.
– Плохи твои дела, товарищ начальник штаба, - изрёк он.
– У тебя в голени сидит пуля и, если её не убрать, гангрена неизбежна и придётся отнять ногу.
– А ты сможешь вытащить пулю?
– тяжело дыша, спросил Мерецков.
– Смог бы, но у меня нет хирургических инструментов. Вот ежели попробовать извлечь пулю другим способом...
– Фельдшер замялся, пощипывая бородку.
– Но я боюсь, что боли ты не вынесешь...
– Делай что надо, кричать от боли не стану, - хрипя, молвил Кирилл Афанасьевич.
Фельдшер прокалил на огне стальной крючок, на который обычно ловят щук, попросил бойцов покрепче прижать больного к топчану, чтобы не дёргался от боли во время операции, глубоко вонзил крючок в воспалившуюся рану и рывком извлёк пулю.
– Вот она, стерва, возьми её себе на память!
– улыбнулся фельдшер.
– А ты мужик крепкий, я ждал, что станешь орать во всю глотку, а ты даже не пикнул. Сейчас перевяжу тебя, ты поспишь, а там видно будет, что делать дальше. Но, ежели желаешь сохранить ногу, надо тебя срочно отправить в госпиталь.
Фельдшер наложил свежую повязку, и боль немного утихла. Мерецков вскоре уснул. К утру рана вновь воспалилась, появилась острая боль. В девятом часу его навестил Степинь.
– Что же ты, Кирилл Мерецков, подставил себя вражьей пуле?
– добродушно улыбнулся он, тепло пожимая ему руку.
Мерецков с трудом
– Товарищ начдив, - начал было он, но гость мягко прервал его:
– Я не начдив, а командующий 9-й армией!
– В его голосе, однако, не было суровости или обиды, он даже улыбался.
– Рад я до слёз, - выдавил из себя Кирилл Афанасьевич.
– Вы достойны быть командармом!
– Знаешь, Мерецков, мне не хочется тебя терять, а тем более видеть инвалидом.
– Степинь подозвал своего адъютанта.
– Срочно сажай его в мою машину и в госпиталь. Возьми с собой охрану: в степи всё ещё попадаются казачьи разъезды.
Степинь нагнулся к Мерецкову и поцеловал его в щёку.
– Сделают тебе операцию и будешь свежим, как огурчик! Ну, прощай, слушатель Генерального штаба. Мы ещё с тобой увидимся. Человек ты надёжный, а таких я уважаю!..
(В 9-ю армию Кирилл Афанасьевич больше не вернулся. Находясь на лечении, он узнал, что за разгром белоказаков под Екатерининской его 14-ю стрелковую дивизию наградили орденом Красного Знамени и вручал его комиссару дивизии перед строем бойцов М. И. Калинин. – А. 3.).
Машина командующего вихрем неслась по ночной степи, выхватывая фарами кусты можжевельника, росшего но обочинам дороги. Вот она въехала в город и вскоре замерла у подъезда военного госпиталя. Было два часа ночи. Адъютант вылез из машины и поспешил в приёмный покой. Сидевшие за столом дежурный врач и медсестра вскочили со своих мест. Не обращая внимания на их испуганные лица, адъютант громко объявил:
– У меня в машине умирает комиссар, ему нужна ваша помощь!
Мерецков потерял сознание, когда машина уже подъезжала к госпиталю, и очнулся, когда его внесли в палату.
– Где я, что со мной и кто вы такие?
– подал он голос, глядя на людей в белых халатах.
– Мы ваши друзья, так что не волнуйтесь, - успокоил его хирург Игорь Денисович Костюк.
– А находитесь вы в военном госпитале Ростова...
Когда хирург снял повязку с голени, он увидел, что вокруг раны уже проступили чёрные пятна: похоже, ткань стала отмирать. Костюк распорядился, чтобы санитары немедленно отнесли раненого в операционную.
После тяжёлой операции Мерецков трое суток лежал в реанимационном отделении, а на четвёртые сутки его перевели в палату.
– Нога болит?
– спросил Игорь Денисович.
– Маленько ноет, а боли как таковой не ощущаю.
– Далее не верится...
– обронил хирург.
– Что?
– не понял Мерецков.
– Это я о своём деле, - смутился Игорь Денисович.
Находясь в госпитале, Мерецков подружился со своим лечащим врачом, узнал его ближе. Костюк был из бывших царских офицеров. Невысокого роста, с куцей чёрной бородкой и серыми глазами, он производил впечатление человека, в чём-то обиженного судьбой. Лечил он Кирилла Афанасьевича хорошо, но, сколько бы раз ни заходил в его палату, никогда не улыбался, словно ему это было неведомо. В его пытливых глазах всегда была грусть. Как-то, осмотрев рану, он неторопливо смазал её лекарством, потом задумчиво сказал: