Мэри Поппинс для квартета
Шрифт:
— Парни меня засмеют.
— А вы им собираетесь рассказывать? — удивилась я.
— Но вы… И Маша. И Инна Львовна…
— А еще Клео, которая может пантомимой изобразить все, что происходило, — рассмеялась я.
— Вы не злитесь? — он подошел осторожно и кинул таблетку в стакан.
— Злюсь, конечно, — удивленно посмотрела я на него. — Вы лишили меня самого драгоценного — сна.
— Лучше бы я лишил его вас по другому поводу, — посмотрел он прямо мне в глаза.
Ах, этот волшебный взмах ресницами… Мечта. Просто сладость для эстета. Я рассмеялась:
— Слушайте,
— О чем?
О, теперь добавил бархатных обертонов в голос. Моя ж ты прелесть… Лицо белое, до сих пор перекошенное, а туда ж…
— Артур, вот я буду вам очень признательна, если вы будете общаться со мной нормально, по-человечески. Без вот этого, — я изобразила страсть и даже похлопала ресницами для усиления эффекта. Ну, просто «Хлопай ресницами и взлетай».
— Почему?
— Вы мне симпатичны. Все четверо. Но я абсолютно не собираюсь заводить служебные отношения. Да и в принципе, любые отношения сейчас.
— Вас кто-то очень сильно обидел, — торжественно объявил этот капитан- очевидность.
Кивнула. Зачем спорить с тем, что и так понятно. Артур белозубо улыбнулся, привычно, одними губами. Но потом склонил голову вниз. И просто сдулся. Вот был человек, а осталась лишь оболочка.
— Что мне делать?
На самом деле, мое сердце просто разрывалось от желания помочь. И как я умудрилась всего за несколько дней привязаться к этим клоунам? И что ты тут скажешь?
— Я, конечно, не подарок. И характер у меня… тот еще, и дома меня нет. Всегда. Но… Я же люблю жену. И дочь. И… не понимаю до сих пор — почему вот так. За что меня вот так, как собаку. Из дома?
— А поговорить? По-моему, у вас самих и в вашем окружении с этим проблемы. Все молчат. И делают неправильные выводы.
Он поднял голову и насмешливо посмотрел на меня.
— Я пробовал.
— Надеюсь, не так, как разговаривали в прошлом году Сергей с Левой?
— Я вернулся домой с гастролей. Меня ждал чемодан. Гитара. Дочь заплаканная, Аня поджала губы. Бросила мне: «Убирайся». Все. Конец истории. Одиннадцати лет.
— Странно.
— И если бы мне объяснили. Если бы Аня хоть в морду дала, наорала, объяснила, чем я виноват, что натворил… Меня это просто сводит с ума. Когда посреди благополучия, не поругавшись даже толком, ты сталкиваешься с ледяным — убирайся. И стоишь, цветы в руках держишь, улыбаешься, как дурак, потому что соскучился. И тебе кажется, что ты ослышался. Что этого просто не может быть. Только не с тобой.
— Ваши измены.
— Ничего такого, чтоб разрушить отношения с семьей.
Замечательное объяснение. И как сразу все понятно. To ли он верный от слова абсолют, то ли шашни на гастролях — это не повод. To ли еще что-то, понимай, как знаешь. Как там в песне поется: «У нее был парень, гитарист и певец. О нем говорили это полный… вперед». А у незнакомой мне бывшей жены Артура был даже не парень. Цельный муж. Вот такой вот обожаемый всеми человек с прекрасными ресницами…
Что тут остается — только покачать головой.
— Я слишком ценил то, что у меня было, —
— Может быть, влюбилась ваша жена? — выдвинула я еще одну наиболее вероятную версию.
— Я обращался к Томбасову. Просил собрать информацию. Она одна. До сих пор.
— А вы бы хотели вернуться? — вдруг спросила я.
Он задумался. Думал долго. И как-то мучительно. Потом тихо-тихо ответил:
— Да.
Глава семнадцатая
— Мы богаты душевно.
— Мы богаты духовно.
Душевно мы больны.
(С) понимаю, что бородатая-бородатая, но
люблю ее, ничего не могу с собой поделать
— Вы — сдохшие каракатицы, — резюмировал Евгений на следующий день. — Причем не первой свежести.
И растерянно посмотрел на меня, потому как ответной реакции от парней не последовало. Все четверо выглядели так, словно они — вареный шпинат, по которому неплохо проехался бульдозер. Туда-сюда. И сюда-туда. Ну, что с Артуром
— понятно. Я вообще раздумывала, не обратиться ли к кому из врачей и не прокапать его. Штормило беднягу просто зверски. Как он при этом хоть какие-то ноты издавал, для меня оставалось загадкой. Лев был… никакой. Просто долговязый парень, поющий чисто. В нем не было ни-че-го. Даже длинные волосы поникли. Иван похоже поймал настроение людей, работать с которым в связке было записано у него на подкорке. И приуныл. А Сергей. Непонятно. Растерялся он что ли? Потому как не искрит вокруг.
Все четверо пели. Кстати, вполне прилично. И шагали старательно, видно, что считая про себя, чтобы не сбиться. Но это было… уныло. Никак. Ни о чем.
С учетом того, что во второе отделение они выставили всяческий мажор, позитив и драйв, что наш, что зарубежный и много солнечной Италии, смотрелось это… Еще более жалко.
— Олеся? — Евгений посмотрел на меня растерянно. — И что с ними делать?
Он уже и ругался, и перекривлял каждого по отдельности, и считал, и изображал как надо, и… только что дрался стойкой от микрофона — без толку.
— Как вот Лева вообще петь может, если он завернулся просто в узел.
И постановщик очень похоже изобразил Льва, который изогнулся, странно переплел руки на груди да еще и скрестил ноги.
— В вас же вбить должны были открытую позу при исполнении. Ноги на ширине плеч, плечи расправлены. Так же дыхание не взять, да и смотрится убого совсем. Лееев. Я к кому обращаюсь, а?
Я потерла глаза. Вот что еще за напасть?
— А давайте сделаем перерыв, — проговорила, когда поняла, что Лев не слышал даже краем уха этот пассаж, а остальные были — как ежи, впавшие в испуганную спячку. — Выпейте кофейку. Лев, я могу с вами поговорить?
— Вы думаете, стоит? — вдруг включился певец.