Мэри Поппинс для квартета
Шрифт:
— Олеся, — подошел Сергей. Вот у меня правда не специально получился удивленно- издевательский взгляд. Вот рефлексы. Певец исправился: — Олеся Владимировна. Поехали.
Посмотрела на него удивленно.
— Костюм и платье, — напомнил он.
Да что со мной сегодня такое!
Кивнула. Надеюсь, он на машине, а не на мотоцикле, как в момент первого эффектного появления.
— Олеся еще не завтракала, — заметила Инна Львовна, появляясь с кухни. — Так что ваши дела подождут. И вам всем не мешало бы
— Со сгущенкой? — Женечка взял руку у экономки и почтительно поцеловал.
— Как вы любите.
— Вы совершенство, Инна Львовна!
Экономка рассмеялась. И увела всех кушать. Я заходя в огромную кухню-столовую заметалась взглядом, боясь (или надеясь) встретится глазами с Томбасовым. Что ему сказать после ночной встречи? Как себя повести?
Но… его не было. Может, и встреча в бассейне мне просто-напросто приснилась, как и последующие поцелуи?
Прижала ладони к полыхнувшим щекам. Что-то я как девчонка-старшеклассница после первого с своей жизни поцелуя?
— Он нас в бассейн вытащил с утра пораньше, — пожаловался на Ивана Артур.
Бассейн… Я тяжело вздохнула. Слово это будет ассоциироваться с чем-то неприличным еще долго. И что-то на меня вода такого оживляющего действия не произвела. Может, дело в том, что парни просто плавали?
— Я чуть не сдох под его чутким руководством, — снова застрадал Артур.
— Ты бы сдох, если бы я физическую нагрузку вам не организовал. Молочную кислоту разгонять надо, особенно если давно нормальных нагрузок не было.
— А. Так это все — ради меня?!
Два тенора как-то привычно изображали клоунов — очень успешно и смешно. Сергей с удовольствием им внимал. Евгений улыбался, Инна Львовна смотрела с умилением, словно собиралась сейчас же принести деткам манную кашу, обязательно без комочков, и покормить. А вот Лев. Как только мы вышли из репетиционного зала, он погас. Ничего не осталось: оболочка и пустые глаза, смотрящие в никуда.
Плохо. Плохо как… Это он так с Даной объяснился? Или как раз не объяснился?
15-3
— Едем? — спросил Сергей, отрывая меня от мыслей.
Мы вышли.
— С Левой что? — спросила я у него.
— По-моему, ему надо пережить, что он несовершенен. Это ему дается тяжело.
И даже злорадства нет. Просто констатация факта и… сочувствие?
Сергей открыл передо мной дверцу машины. Вольво у нас — олицетворение надежности.
— Вы на него злитесь?
— Почти два года злился. Да так, что думал — просто морду разобью, когда увижу. А сейчас нет. Понимаю, что сам дурак. Надо было просто подойти и поговорить.
Я кивнула. Вот что спорить, если изрекает истину.
— Но я видел его ледяной, просто режущий взгляд. Как бритва. Невозможно. Или презрительную спину. Это просто
— Но если посмотреть видео, то он чаще делает замечание Артуру.
— Артур — это вечный двигатель, хорошо промазанный скипидаром. Ему неймется, он несется вперед. А еще ему скучно петь прописанные партии. Он начинает импровизировать. Таким нежданчиком. А это… чревато. Особенно на концерте. И оркестру «приятно», и нам. Плюс — он умудряется смешить и Ваньку, и Леву. И они сбиваются. Кстати, Иван время от времени, если видит, что Артурчика понесло, делает вид что сбился. Тот концентрируется, начинает отсчитывать ритм по плечу или проигрывать по спине партию — и сам собирается.
— А что с вашим пением?
— Я так не умею, — он посмотрел на меня почему-то смущенно. — Я выучил партию — и пою. Плюс, если эти клоуны портят песню, то тут уже злюсь я. Нет во мне креатива. Я вот к импровизации не способен. И тяжелый я, поэтому Лева на меня и гневается.
Я рассмеялась:
— Но стихи однако пишите.
— Откуда?..
Я хитро на него посмотрела, а он кивнул с таким видом, будто признавался в совершении преступления.
— Олеся… Владимировна… — протянул певец вдруг. — А вы решительно настаиваете на отчестве. И этом дистанционном «вы»?
— Не знаю, Сергей Юрьевич. А что? Напрягает?
— В общем, да. Может, возраст?
Смешно. Это он мне так изящно намекнул, что лет на семь меня постарше? Умилительно как.
— Расскажите мне о себе, — попросил он.
— Зачем? — удивилась я. — Не поймите неправильно, но… Я работаю с вами до конца августа. Потом — вы по концертам. И к звездам. На первый канал и в Крокус. Я в школу, выпускать свой восьмой, ныне девятый.
— Почему в школу-то? Что вы там забыли? Вы же способны на большее.
— Сергей, извините, но, кажется, мы с вами сейчас поругаемся. А я этого не хочу.
— А как же — не молчать, если вас что-то не устраивает.
— Я и не молчу. Я прямо говорю, что вы переходите границу.
Мы погрузились в молчание.
— Простите, если обидел. Но не думаю, что Томбасов вас отпустит.
Надо же. Он не злится. Улыбается.
— Простите, но крепостное право отменили. И заставить меня, можете мне поверить, никто не сможет, — достаточно резко ответила я.
— Но нам очень хочется, чтобы вы не забросили нас с сентября. И продолжили с нами работать.
— Это можно попробовать организовать. Скажем, договориться с нашей Юлией Ивановной, это завуч, чтобы она расписание подбила поудобнее. И не брать учеников в этом году. А возьму вас.
Он рассмеялся. Низко, сочно, раскатисто. И очень красиво:
— Вы реально собираетесь возвращаться в школу?
Посмотрела на него с удивлением:
— Конечно. У меня выпускной класс. И я там работаю.