Меридианы карты и души
Шрифт:
На столе Татарина лежат какие-то бумаги, карты.
— Где вы живете? — спрашивает он меня.
— В Ереване.
— Знаю… На какой улице?
— На улице Терьяна, Терьяна, 59.
— А-а-а-а, значит, возле Оперы?
— Вы были в Ереване?
— Нет, не был… Но знаю… Видите эту карту Армении? Я начертил ее. А вот план Еревана, хочу увеличить… Достроили Дворец молодежи?
— Скоро закончим.
— А подземный трамвай?
Обо всем знает этот старик, которому уже за восемьдесят и который живет один на окраине далекого Торонто в своем маленьком домике. С трепетом ждет он, когда придут из Армении газеты и журналы, огорчается, что так
— От Гаянэ Манасян. Вы знаете ее? Живет в Ереване, на Кутузова, 38, неподалеку от проспекта Коми-таса.
— Это ваша родственница?
— Нет, переписываемся с ней. Учится в школе имени Варужана. Прочтите это письмо. Ей всего одиннадцать, но так хорошо пишет по-армянски, прямо диву даешься…
Читаю. Обыкновенное письмо девочки, написанное ученическим ровным почерком, но в глазах человека, который видит вокруг детей, пишущих только по-английски, армянский язык одиннадцатилетней Гаянэ кажется просто каким-то чудом.
Татарину очень хочется послать что-либо в подарок своей маленькой корреспондентке, он шарит глазами по комнате, — может, открытку какую или жвачку, самописку, — но под рукой ничего нет. Я обещаю одну из своих ручек подарить от него Гаянэ. Старик доволен. На прощанье мы целуемся, он шепчет слова, которые, как «Отче наш», повторяют все армяне спюрка, когда приходит пора расставания:
— Передайте привет Армении.
Встрече с Тиграном Меликяном в Монреале также предшествовал телефонный разговор.
В трубке прерывистый, взволнованный голос, едва разбираю слова. Обещаю обязательно выкроить время и навестить, так как слышала, что он, один из уважаемых в колонии людей, сейчас парализован после инсульта.
Две маленькие комнатки с побеленными стенами в большем многоэтажном доме, в новом, отдаленном районе города. Он недавно приехал сюда с Кипра, где жила уже очень давно его родня. В Канаду переехал потому, что там две его замужние дочери. Тесно связанный с Советской Арменией, Тигран Меликян был на Кипре председателем Комитета по репатриации, а в 1961 году Общество по культурным связям с заграницей пригласило его погостить в Армении.
Судя по дрожащему в телефоне голосу, я думала, что увижу пригвожденного к постели старика. Оказалось не так. В металлическом кресле-коляске — красивый, одетый с иголочки пожилой человек, на лице которого почти нет морщин. В речи то и дело проскальзывает юмор.
— Есть такая притча, — посмеиваясь, рассказывает он. — Один человек приходит в гости к другому. Угощают его на славу. Расставаясь, гость сокрушается: «Ох-ох, и зачем мы только повстречались, зачем подружились, зачем я пришел к вам в гости, зачем такое угощение выставили? Лучше было бы, если бы я вас не знал…» Ошарашенный хозяин на минуту столбенеет, пока до него не доходит, что это своеобразная форма восторженной благодарности. То же самое и с моим приездом в Армению. Я тоже мог бы сказать: зачем я поехал, зачем увидел Армению? Теперь без нее жить труднее.
Все короткое время нашей встречи Тигран Меликян заполнил воспоминаниями тех дней. Когда же магнитофон воспроизвел его речь, произнесенную по ереванскому радио, мне показалось, что я дома и поздно вечером слушаю ежедневную передачу для спюрка.
«Я приехал, чтобы собственными глазами увидеть родину, Советскую Армению, которую вы создали своими
Великие открытия двадцатого века, иначе говоря — НТР внесли в жизнь человека много сложного, непредвиденного, но и многое подарили ему. И один из этих даров — звукозапись, когда неодушевленная, сгибающаяся под рукой узкая пластмассовая полоска как живая вбирает в себя и хранит прозвучавший когда-то голос человека, затаенную в этом голосе улыбку, вздох, дыхание, сберегает все, и вот через много лет оживает перед тобой та давно уже канувшая минута, слово, произнесенное когда-то, и в нем, в этом слове, молодое биение твоего уже изношенного, старого сердца. К привычным вещественным доказательствам и следам, оставшимся от прожитой быстротечной жизни, — письмам, дневникам, альбомам, фотографиям — прибавились и эти волшебные шкатулочки-кассеты, где схвачены и остановлены несколько драгоценных секунд из стремительного полета времени.
Вот о чем думала я, когда слушала записанные на пленку слова Тиграна Меликяна и видела блаженное выражение его лица, быстрое чередование самых различных чувств. Многого лишился бы этот старый человек, не будь вот тут у него, под рукой, этой маленькой пластмассовой катушки с намотанными на нее пятнадцатью днями счастья. Разматывается лента и каждый раз снова и снова синей жилкой связывает его, соединяет с той пульсирующей артерией, что называется народом, Родиной, жизнью.
В Фресно, в гостях у писателя Вагэ Гайка, я почувствовала себя очень усталой, попросила хозяйку дать мне возможность на несколько минут остаться одной, передохнуть.
Только голова коснулась подушки, как в комнату без стука вошел сутулый, седой человек.
— Очень прошу, извините меня. — Говор у него густой, харбердский, так странно звучащий в этой калифорнийской дали. — Я из Харберда, зовут Наполеон Айачян. Здесь у меня виноградники. Я был в Армении, видел Ереван. — Глаза его повлажнели, голос тоже. — Нет у меня на свете никого из родных. Очень хочу пожить в Армении… нет, не как турист, а просто хотя бы три-четыре месяца. Хочу приехать и каждый день рано утром приходить к детскому саду, постоять в стороне, поглядеть на детей. Больше ничего мне не надо… Постоять и поглядеть. Я бездетный, но те дети — мои. Все. Здесь, когда я трачу на цент больше, мне кажется, что трачу их долю. Я уже сделал завещание. Не очень-то богат, но то, что имею, хочу, чтобы попало в Армению, в детские сады…
Я молчу, не знаю, что сказать. Эта минута кажется мне священной присягой, которую я не вправе нарушить ни жестом, ни словом…
25 марта, Егвард
В Канаде армяне большей частью живут в Монреале и в Торонто. Поэтому в моей канадской программе целая неделя была отведена на Торонто.
Из Монреаля я добиралась на машине Сурена Аккибритяна, скорняка, частого гостя в Ереване, моего давнего знакомого. Каждый, кто приезжает в Монреаль из Армении, немедленно попадает под опеку Сурена, который так радушен, так от всего сердца делает все, что может, для приезжего. Поэтому, когда Сурен появляется в Ереване, в гостинице «Армения» буквально образуется очередь желающих зазвать его к себе, отплатить ему за гостеприимство как можно щедрее.