Меридианы карты и души
Шрифт:
На протяжении всей дороги в Торонто Сурен включал свой вечно говорящий магнитофон, и поэтому всегда слышен был голос третьего пассажира; на ленте почти нет записей музыки и песен, а только одни речи. Эльда, жена Сурена, на два месяца приезжала в Армению на курсы переподготовки учителей — и вот, пожалуйста, лента «обессмертила» лекции, прочитанные на этих курсах. В Монреале гостили наши ученые и общественные деятели, лента тоже запечатлела их выступления здесь. Сколько бы ни приходилось мне ездить в машине Сурена, он неизменно потчевал этими записями. Таким образом, за время своего пребывания в Монреале я почти на «отлично» усвоила «грамматику армянского языка», узнала цифры «крутого подъема сельского хозяйства в Армении», выяснила роль «армянского зодчества в мировой архитектуре» и многое, многое другое.
В отличие от Монреаля, в Торонто бразды правления армянской колонией в руках молодежи. Среди них особенно активен Грач Пояджян, редактор еженедельной передачи для канадских армян «Текеяни дзайн» по радио и телевидению, необыкновенно энергичный и деловой. Из моего крайне перегруженного времени он буквально выдрал несколько часов и повел в студию, чтобы записать.
До этого вместе с ним мы ходили в офис продлевать срок моего пребывания.
В канцелярии было довольно многолюдно, мы встали в очередь, и когда подошли ближе, из окошечка прямо на нас взглянуло неприветливое, тусклое лицо пожилой женщины.
— Боже упаси от дам-управительниц! — полушутя, полусерьезно шепнула я Пояджяну. — Попади только в их руки… Не то что продлят, а сократят…
Я с пылу предложила даже перестроиться на ходу к окошку, за которым восседал мужчина, но Грач уже протянул мой паспорт. Женщина молча взяла его, и пока я с трепетом ждала, что вот-вот она возвратит с вежливым отказом, вдруг на ее суховатом лице мелькнуло некое подобие улыбки, которая быстро переросла в откровенную благожелательность. Женщина перекинулась несколькими словами с Грачем и, повернувшись к сидящей рядом сотруднице, показала мой паспорт, потом к ней подошли еще сослуживцы, брали паспорт в руки, разглядывали… Наконец Грач оторвался от окошка и в ответ на мое удивление объяснил, что их заинтересовал советский паспорт, поэтому-то он и переходил из рук в руки, и что они даже сказали, что он очень красив… Я тут же вспомнила Маяковского: «Берет — как бомбу, берет — как ежа, как бритву обоюдоострую…» Да, все течет, все меняется, и, как видим, к лучшему…
Юношеская энергия Грача Пояджяна не знает предела. Кроме армянских дел он живо участвует в здешней общественной жизни. Сейчас же изо всех сил старался расширить и сферу моих наблюдений.
— Завтра у вас встреча с мэром Торонто, это будет небесполезно и для нашей колонии, — объявляет мне Грач.
Я охотно согласилась, тем более что здание городской мэрии Торонто произвело на меня большое впечатление и мне было интересно увидеть его изнутри, так сказать, «в рабочем комбинезоне»…
Построено это здание по проекту финского архитектора Вильо Ревела, победителя в международном конкурсе, объявленном мэрией Торонто. Оно считается одним из шедевров современного зодчества. Две неравные полуокружности — одна двадцати, другая тридцатиэтажная. Они стоят друг против друга и частично входят одна в другую. В центре низкое круглое строение с выпуклой крышей. Словно высеченный белый колодец, дно которого на земле. Перед ним газоны, выложенные плитами площадки, водоемы с перекинутыми через них легкими мостиками, скульптуры. Все так ослепительно бело, такая точность отделки, что кажется, это не мощное строение из камня и бетона, а великанский белый макет. Слева от входа на постаменте некое металлическое многоствольное сооружение — работа знаменитого английского скульптора Генри Мура. Вспоминаю, что дома, у моего сына, я видела фотографию этой скульптуры. Что и говорить, занятно было повстречаться с оригиналом. Спешу увековечить себя возле этой скульптуры, хотя, признаюсь, мало что понимаю в подобного рода искусстве.
Прежде чем пойти в мэрию, заглядываем в парламент штата Онтарио.
У входа на высокой деревянной тумбе громадная корзина, где помимо цветов победные штыки колосьев пшеницы, литые ости которых словно изваяны из меди. На корзине надпись: «Береги природу Канады». Ну что ж, если даже Канада,
Чтобы войти в зал заседаний, нужен был пропуск, Грач тут же его получил. Мы вошли в зал, вернее в ложу, которая предназначалась именно для таких любопытствующих. Сели. Внизу шло заседание одной из секций парламента — наверное, секции социального обеспечения. Председатель парламента за столом в центре. По одну сторону амфитеатра восседали министры, по другую— депутаты. Высокий мужчина горячо доказывал что-то. Мой спутник перевел: жалуется на недостаточность пособия,
— В семье четверо детей, а пособие получают ничтожное… Попробуйте вы прожить на эту сумму, господин министр социального обеспечения…
Господин министр, тщедушная флегматичная личность, откинувшись на спинку кресла, слушал и жевал жвачку…
Полным антиподом этому министру оказался мэр Торонто господин Крамби — невысокого роста, рыжеватый, подвижный и от этого кажущийся совсем молодым. Он, широко улыбаясь, вышел нам навстречу. Трудно было представить, что у такого огромного, внушительного здания такой веселый, непринужденный хозяин.
Нас было четверо — известный в Канаде художник-фотограф Арто Гавукян, глава приходской общины Торонто, инициатор этой встречи Грач Пояджян и я. Чтобы начать беседу, я сразу же завела речь о здании мэрии, его удивительной архитектуре. Желая доставить удовольствие «отцу города», рассказала, что мой сын, скульптор, увлечен Генри Муром, что фотография скульптуры у входа в мэрию украшение нашего дома и я рада встрече с оригиналом, этим шедевром современного искусства, за который мэрия Торонто не поскупилась уплатить семьдесят тысяч долларов.
— Это было до меня, — поспешил уточнить господин Крамби, — я лично привержен классическому искусству. Мне непонятны эти фокусы.
Что греха таить, я связывала большие надежды со скульптурой Мура в том смысле, что мэр, безусловно, оценит мою эрудицию и вкус, но…
Сообразив, что в области искусства мы не достигли взаимопонимания, мои спутники решили исправить положение и поднять наши шансы, сообщив, что я не только поэтесса, но и депутат ереванского парламента. Хочешь не хочешь, но, очутившись на этом пьедестале, я прониклась сознанием своего представительства и выразила благодарность мэру за то, что Торонто так радушен к армянской колонии, и пригласила господина Крамби посетить Ереван.
Наша беседа протекала в полушутливом тоне, соответственно с ее добросердечным и неофициальным характером.
Поскольку господин Крамби не владел русским языком и тем паче армянским, вместо книги своих стихов я протянула ему визитную карточку, где моя фамилия значилась и по-английски. Мэр внимательно изучил старательно оформленную визитку.
— У наших поэтов обычно нет визитных карточек, к этим карточкам очень расположены бизнесмены…
Что и говорить, мне стало совсем худо.
— И у наших нет… Это только когда ездим к вам, — отпарировала я.
Все рассмеялись, а господин Крамби сделал знак своему помощнику принести книгу почетных гостей и, открыв новую страницу, попросил, чтобы я расписалась.
В Канаде, в отличие от Америки, пытаются как-то сохранить самобытность не только национальных меньшинств, но и самой страны, ее лица «необщее выраженье», памятники ее истории, хоть и не такой уже древней. Но преобладает, конечно, ориентация на новизну, самоутверждение через свой вклад в современный мир — его культуру и экономику.
Если на Монреале, самом большом городе Французской Канады, лежит отпечаток традиционного французского лоска, артистичности, легкости, пристрастия к развлечениям, то, напротив, Торонто, подобно англичанину, серьезен, подтянут. Это промышленно-финансовый и административный центр. Очень органичен для Торонто, его деловито-собранного облика, созданный здесь Центр наук, который воистину превыше всех похвал, хоть и не является научным центром в прямом смысле слова, а скорее чем-то средним между музеем, грандиозной выставкой и витриной. Это недавно воздвигнутый комплекс, где отдельные здания соединяются друг с другом стеклянными переходами, эскалаторами и лифтами. Девиз Центра — «видеть то, что видели все, и придумать то, чего еще никто не придумал».