Мэрилин Монро
Шрифт:
Во время занятий в «Лаборатории» все время приходилось возвращаться к одним и тем же темам (общественная неудовлетворенность и ситуация лишенных прав бедняков) и мелькали одни и те же фамилии — Одетс и Страсберги; Черил Кроуфорд и Элиа Казан. Пока Мэрилин смогла познакомиться только с Фоби Брэнд и ее мужем, Морисом Карновски; последний регулярно опаздывал на репетиции и занятия в «Лаборатории», в то время как его супруга столь же неизменно требовала от слушателей пунктуальности.
Мэрилин, дитя великого кризиса, воспринимала все эти пьесы и дискуссии как нечто гораздо более сильное и более тесно связанное с действительностью, чем фильмы, в которых она играла, или те, что она видела в процессе съемок на студии «Фокс» или же просто в кинотеатрах.
Я могла думать только о весьма удаленном пункте под названием Нью-Йорк, где актеры и режиссеры занимались чем-то сугубо отличным от праздного стояния
120
Разумеется, она выезжала, причем несколько раз. — Прим. автора.
На занятиях Мэрилин производила впечатление робкой и смущенной. По словам Фоби Брэнд, «она добросовестно выполняла все задания», но не производила особого впечатления:
Она мне хорошо запомнилась благодаря красивым и длинным белокурым волосам... Я пыталась поговорить с этой девушкой и узнать о ней побольше, но мне это не удалось.
Она была чрезвычайно замкнута в себе. Чего я не заметила в ее игре, так это остроумия, шутливости и чувства юмора. Всю карьеру молва твердила об этом ее чудесном комедийном даре, но мне его как-то не довелось увидеть [121] .
121
Не сохранились никакие записи или документы по поводу ролей, на которые назначались слушатели, или о театральных сценах, репетировавшихся в «Лаборатории». Сама Мэрилин никогда не называла тех немногих ролей и сцен из пьес, в которых ей пришлось там выступать. — Прим автора.
В «Лаборатории актеров» Мэрилин впервые столкнулась с выступлением на сцене и поняла, что это — трудное занятие, требующее дисциплинированности и огромного прилежания. Две ее роли на киностудии «Фокс» были сыграны достаточно небрежно, и, как она сориентировалась, наблюдая за другими лицами на съемочной площадке, киноактерам требовалось в каждый данный момент знать наизусть всего одну-две строчки диалога. Хотя день пребывания на съемочной площадке мог длиться десять и даже двенадцать часов (а рабочая неделя в 1947 году была шесть дней), эффективное время работы составляло совсем немного. Актеры опаздывали, нужно было переустанавливать свет, камеры выходили из строя, в сценарий на ходу вносились поправки — при такой организации работ режиссер фильма и административная группа, руководившая его производством, были счастливы, если в течение съемочного дня удавалось отснять четыре минуты экранного времени. (Знаменитый писатель Фрэнсис Скотт Фицджеральд, работавший в Голливуде, охарактеризовал как-то съемки кинофильма следующим образом: мероприятие, в ходе которого очень много народа очень долго ждет, совершенно ничего при этом не делая.)
С другой стороны, профессионалы, готовящие театральные представления, учили всю роль наизусть и разбивали сцены на небольшие фрагменты, чтобы проанализировать их совместно с режиссером и сценографом. При этом Мэрилин казалось, что, если говорить в целом, эти люди посвятили себя ремеслу гораздо менее доходному и в то же время требующему гораздо больших затрат труда. «Актеры, работающие в кино, зарабатывали много лучше театральных, и люди из "Лабы", разумеется, не скрывали, насколько сильно обиженными и ущемленными они чувствуют себя по этой причине», — сказала Мэрилин и добавила, что сама переживала точно такие же душевные сомнения, как и герой «Золотого мальчика» Одетса: следует ли ей посвятить себя искусству, или нужно делать карьеру кинозвезды?
Поскольку Мэрилин не хотела возвращаться к позированию (а тем более браться за какую-либо иную работу), то она вполне могла бы оказаться не в состоянии посещать занятия в «Лаборатории» — ведь после того, как в студии «Фокс» ее вычеркнули из ведомости на зарплату, у нее оказалось намного меньше денег на жизнь и квартиру и ей пришлось бы плохо — если бы не случайная встреча с одной великодушной супружеской парой, состоявшаяся в начале августа.
Это случилось на ежегодном турнире по гольфу для разного рода знаменитостей в загородном клубе «Чевиот-Хилс»,
122
Все они неоднократно входили в списки наиболее популярных актеров США, награждались «Оскарами» и т. д.
Она оказалась прикрепленной к Джону Кэрроллу, интересному сорокадвухлетнему киноактеру ростом 183 сантиметра, красоту которого часто сравнивали с мужским обаянием Кларка Гейбла или Джорджа Брента [123] . Кэрролл, состоятельный человек, разумно инвестировавший свои деньги на протяжении актерской жизни, являлся мужем Люсиль Раймен — руководительницы службы поиска талантов на киностудии «Метро-Голдвин-Майер». В круг ее обязанностей входило отыскивать среди обращающихся в студию мужчин и женщин подходящих кандидатов на актеров (она, в частности, открыла Лану Тёрнер, Джун Эллисон [124] и Джанет Ли [125] ), затем находить для них хорошие сценарии и осуществлять надзор за уроками драматического мастерства, танца, фехтования и дикции, которые те получают. Семью Кэрроллов хорошо знали и восхищались — за помощь (как советами, так и наличными деньгами), которую они оказали нескольким молодым и бедным ученикам, обещавшим стать талантливыми актрисами и актерами.
123
В 30—40-е годы — довольно известный актер на амплуа героя-любовника, исполнял ведущие роли во многих лентах, в частности, в картине Уильяма Уайлера «Иезавель» (1938) с Бетт Дейвис и Генри Фондой.
124
Премия «Золотой глобус» (1952) для лучшей музыкально-комедийной актрисы за роль в картине «Рано тебе еще целоваться», главная женская роль в фильме Энтони Манна «История Гленна Миллера» (1954) и др.
125
«Золотой глобус» (1961) для лучшей актрисы второго плана за роль в картине А. Хичкока «Психо».
Люсиль запомнила, что Мэрилин надела на тот турнир облегающий свитер и белые расклешенные шорты с разрезами, но была не в силах сладить с тяжелой сумкой Джона, набитой всякими принадлежностями для гольфа, и попросту носила в руках несколько клюшек, время от времени принимая соблазнительные позы — в расчете на сопровождавшую их прессу. Наряду с очевидным очарованием Мэрилин, в котором та и сама отдавала себе отчет, Люсиль Раймен заметила в ней какую-то словно бы детскую наивность, «потерянный взгляд покинутого ребенка». Ее сексапильность и умение обращать на себя внимание не были ни неприличными, ни вызывающими. «Была она эдаким маленьким симпатичным созданием, — вспоминает Люсиль. — Помню, я подумала: "Ах, какое же ты бедное маленькое дитятко, эдакий ты приблудный котеночек"».
Когда день клонился к закату, все собрались на небольшую вечеринку в клубном баре, а когда и она близилась к концу, Мэрилин — объект изрядной заинтересованности со стороны мужчин — тихо заявила Кэрроллам, что ей не на чем вернуться домой и что она с прошлого дня ничего не ела. Поскольку Люсиль должна была срочно уйти из клуба, чтобы еще тем же вечером вместе с коллегой по студии посмотреть в центре города один спектакль, она предложила, чтобы Джон, прежде чем отвезти Мэрилин домой, сводил ее поужинать.
Как утверждает Люсиль, так те и сделали. Поздним вечером Джон пересказал жене разговор, который они вели по дороге к дому Мэрилин. Вез он ее не на Небраска-авеню, а в какое-то задрипанное местечко в Голливуде, куда она перебралась в июне. Девушка пригласила спутника к себе в квартиру, но тот ответил, что устал и мечтает об одном: вернуться домой.
— Но как же я смогу отблагодарить вас, если вы не подниметесь наверх? — спросила Мэрилин. Джон понял предложение, но отверг его.
«Она пыталась быстренько очаровать его, — утверждает Люсиль, — но не приняла во внимание одной очень важной особенности Джона: тот не любил столь нахального поведения».