Мерлин
Шрифт:
— Не навсегда. Просто я некоторое время смогу без тебя обойтись — поезжай к своим. Как долго ты их не видел? Поезжай.
— Не знаю, будут ли мне рады. — С этими словами он снова устремил взор в серую даль.
— И не узнаешь, пока не побываешь у них, — сказал я. — Езжай, время еще есть. Присоединишься к нам в Лондоне на Рождество.
— Если ты считаешь, что можно...
— Если б я считал иначе, то не стал бы тебе и предлагать. К тому же хорошо бы узнать, как обстоят дела в Ллионессе.
— Тогда я поеду, — решительно отвечал он и, повернувшись с видом
Сам я много времени проводил с матерью. Мы разговаривали, сражались в шахматы, я играл на арфе и пел. Приятно было просто посидеть вместе у очага, вдыхая запах дуба и вяза, закутавшись в шерстяные плащи, и слушать, как дождь стучит по мощеному двору и тихо потрескивает огонь.
Харита рассказывала про свою жизнь храмовой танцовщицы в Атлантиде, про бедствие, сгубившее ее родину, про то, как они поселились в Инис Аваллахе, про тяготы первых горестных лет. Все это она поведала мне давным-давно, но и сейчас я слушал ее, как в первый раз, и гораздо лучше понимал. Слушать и понимать — в этом, наверное, состоит мудрость. Слушая, как мама рассказывает о себе, я многое узнал и увидел в ином свете.
Однажды я спросил про меч — меч Аваллаха, который получил от нее в тот день, когда Мелвис провозгласил меня королем. Пеллеас сказал, что нашел его на поле битвы и отвез в Инис Аваллах вместе с вестью о моем исчезновении в первую же зиму, когда морозы заставили его прекратить поиски.
— Хочешь получить его назад? — спросила Харита. — Я его сберегла, но ты про него не спросил, и я подумала... Но, конечно, я его тебе принесу.
— Нет, не надо, я просто спросил. Когда-то я сказал тебе, что этот меч предназначен не мне. Какое-то время я им владел, но, полагаю, ему суждено принадлежать другому.
— Он твой. Вручишь его, кому захочешь.
Я многое отдал бы, чтобы погостить у Аваллаха подольше, но пришла пора собираться Время пролетело мгновенно. Аврелий разослал обещанных гонцов с призывом явиться на коронацию. Спустя несколько дней мы тронулись в путь.
Морозным утром мы сели на коней и взяли путь к Лондону. Аврелий был весел и с нетерпением ожидал коронации. Он впитал Давидовы наставления и обратился ко Христу. Молодой король решил принять святое крещение сразу по вступлении на престол, дабы подать пример своим подданным.
Утер не любил церковь, почему — не знаю: он никогда и никому не поверял своих сомнений. Он уважал таких людей, как Давид, признавал пользу, которую приносит их жизнь и учение, соглашался даже с источником их праведности, но так и не смог принять истину, которую они несут. Однако, как я говорил, Утер любил брата и потому терпимо отнесся к его выбору.
На Стеклянном острове Утер хоть и отдыхал, но чувствовал себя пленником. День отъезда стал для него днем освобождения. Он первым вскочил в седло и нетерпеливо встряхивал поводьями, покуда мы обменивались последними словами расставания.
— Молись за меня, мама, — прошептал я, обнимая Хариту.
— Молитвы мои
Итак, закутавшись в меховые плащи (было очень холодно), мы двинулись по извилистой дороге к дамбе и через замерзшие болота к заснеженным холмам. Морозный воздух румянил щеки и возбуждал голод. Мы быстро неслись по промерзшей земле, проводя в дороге всю светлую часть дня и останавливаясь только с наступлением темноты. Ночи мы проводили у очага в доме местного вождя или старейшины, слушая, как завывают во тьме голодные волки.
Край, через который мы ехали, лежал молчаливый и спокойный. В Лондон мы приехали на день раньше, чем собирались. На этот раз Аврелий не пошел во дворец к правителю, а прямиком направился в собор. Урбан принял нас радушно и разместил в нижнем этаже небогатого, но просторного дома, прилегающего к церковному зданию.
Покуда мы грелись у жаровни и попивали горячее, приправленное травами вино, он рассказал, как украсит собор к предстоящему торжеству. Его радовало, что коронация пройдет под священными сводами, однако он не мог скрыть удивления: «Я так и не понимаю, почему вы решили устроить церемонию здесь».
— Я христианин, — объяснил Аврелий. — Куда ж мне еще идти? Правитель Мелат мне не указ, и я не хочу принимать венец из его рук. Иисус мой Господь, и я вступлю на престол пред Его очами. А корону приму из рук Его истинного служителя, епископа Давида.
Все было задумано давным-давно, но я не мог сдержать волнения, слыша эти слова от самого Аврелия. Только такой король сумеет создать Царство Лета. У Аврелия есть сила и милость, есть вера. Он сможет править этим земным островом, и Британия расцветет, как луг в летнюю пору.
Хотя все вокруг лежало скованное зимой, я видел, как летний покров окутывает землю одеянием новобрачной. И сердце мое ликовало.
Великий Свет, пусть прозрение мое окажется ложным! Дай Аврелию дожить и свершить намеченное!
На следующий день в Лондон прибыли первые короли: Коледак и Моркант, которым было недалеко ехать. Они явились со своими приближенными и советниками, небольшими дружинами и, к моему удивлению, с женами и детьми. На следующий день подоспели Дунаут и Теодриг, за ними — Кустеннин и Кередигаун. Пришлось поломать голову, чтобы всех разместить: каждый привез на церемонию немалую свиту.
Приехали остальные: Морганог Думнонийский с сыновьями Катоном и Маглосом, Элдоф Эборакский, Огриван из Долгеллау с вождями и друидами, Райн, князь Гвинедда, двоюродный брат Кередигауна, Анторий и его брат-король Регул из Кантии Ллогрской, Оуэн Виндду из Регеда. Хоэль Армориканский прибыл морем, не испугавшись зимы, и привез двух сыновей, Бана и Борса.
Прибыли и другие — не только вожди и воеводы, но и служители церкви: Самсон, чтимый клирик из Годдодина на севере; достославный епископ Тейло и с ним аббаты Ффили и Азаф, почтенные священнослужители из Ллогрии; Кентигерн, любимец Мона; епископ Тримориун и Дубриций, высокоученые и уважаемые иереи из Города Легиона, и, разумеется, Гвителин со всей монастырской братией из Лландаффа.