Мерлин
Шрифт:
Она подошла ближе, положила руки мне на плечи и легонько опустилась на мои колени (я сидел в кресле).
— Поедем со мной.
Я вздохнул. Этот разговор начинался не в первый раз.
— Приеду, как только смогу, — отвечал я. Нам предстояло расстаться на каких-то несколько месяцев. Ганиеда должна была отправляться сейчас, пока дорога безопасна и не очень трудна, я — осенью, завершив намеченные на лето дела. Ребенку предстояло появиться на свет в середине зимы — я бы приехал в Годдеу загодя.
Хлеба уже всходили, когда она наконец тронулась в путь.
— На твоем месте я поступил бы так же, — сказал он.
Пора набегов еще не приблизилась, так что серьезная опасность путникам не грозила, к тому же я проложил для них маршрут подальше от побережья. Неспокойные места начинались у Вала, но там их должен был встретить Гвендолау с пятьюдесятью бойцами. Страшиться было нечего.
Итак, ясным утром Ганиеда со спутниками покинула Маридун. Я вышел провожать, ощутил на губах тепло ее поцелуя, после чего она села на коня и вместе со всеми выехала со двора на старую дорогу.
Это была веселая компания. А почему бы нет? Ганиеда ехала домой, чтобы произвести на свет нашего ребенка, и мир был прекрасен. Она махала мне рукой, пока не скрылась из виду, и я махал, покуда отряд не свернул за холм. Потом я помолился о ее благополучии в пути — не первый и не последний раз, заметьте — и принялся за дела.
Весна сменилась летом. Тридцать моих дружинников вернулись и рассказали, что путешествие прошло успешно. Они довезли Ганиеду до отцовского дома и пробыли там несколько дней, набираясь сил для обратной дороги. Кустеннин безмерно обрадовался дочери, он слал приветы и сообщал, что все хорошо в его доме и королевстве. Лето выдалось тихое — разбойники их не тревожили.
Я успокоился и с легким сердцем принялся за дела, чтобы как можно скорее отправиться к Ганиеде.
Мы с Мелвисом трудились не покладая рук, с восхода и до заката, так что каждый вечер падали без сил. Не раз Пеллеасу приходилось меня будить, когда я засыпал за обеденным столом, и сонного провожать в спальню. Харита вела королевское хозяйство и следила, чтобы мы ложились сытыми, не заботясь о том, откуда берется еда, не то, боюсь, мы бы просто умерли с голода.
Дозорные башни на побережье были почти закончены, мы начали устраивать подставы по дороге. Прибыли новые необученные дружинники, наш табун увеличился на двадцать восемь голов, пришлось расчищать участки под будущие пастбища.
Дело в том, что я уже тогда возмечтал вывести крупных, сильных, смелых и выносливых лошадей, чтобы создать конницу, подобную римской.
Но вот настала ранняя осень, и я мог двинуться в путь. Я выбрал тридцать дружинников, вернее, взял три десятка из трех сотен, домогавшихся ехать со мной. Первой мыслью было ограничиться десятью, но остальные так горевали, что я добавил еще дважды по десять.
За день собрали припасы и выехали в Калиддонский лес.
Дни стояли и впрямь золотые. Лето выдалось отличное, богатые хлеба уже созрели для жатвы, скот выглядел
Наконец добрались до Ир Виддфа. По сравнению с богатым югом этот край казался скудным и заброшенным, однако и здесь лето сотворило чудеса: стада умножились, люди были довольны. Как-то звездной ночью мы стали лагерем на высоком горном перевале, а проснувшись, увидели иней на горном вереске. Мы оседлали фыркающих коней и двинулись вниз, к Валу.
День был такой ясный, что я различал вдали у горизонта темную громаду Калиддонского леса. Еще несколько дней, и мы будем на его краю. А там еще несколько дней, и я снова буду спать в объятиях Ганиеды.
На въезде в лес я, думая обрадовать Кустеннина и Ганиеду, выслал вперед несколько человек — сообщить о нашем приезде.
О, моя беспокойная душа! Я и не знал, что так стосковался в разлуке — при мысли о жене мое тело наполнило мучительно-сладостное томленье. Седло превратилось в темницу, время ползло. Я почти не спал, думая о Ганиеде и нашем ребенке, изводился желанием ее видеть. Мне столько надо было ей рассказать! Я готов был скакать всю ночь, если б не боялся заплутать на Калиддонских тропах.
Мука была сладкой, но все равно мукой.
Наконец забрезжил день нашего приезда. Я проснулся раньше всех, зная, что, поднажав, мы доберемся до дворца Кустеннина к полудню. Гонцы должны были доехать еще вечером. Я знал, что Ганиеда ждет, и не хотел ее томить.
Мы ехали по узкой дорожке, а вокруг просыпался лес. Когда рассвело, мы остановились позавтракать. Я разрешил дружинникам спешиться, но только на время еды; закончив, мы тут же вскочили в седла и поскакали дальше.
К полудню мы были на гребне последнего холма. Дальше дорога расширялась и вилась через лес к Годдеу. Крепость скрывали деревья, но мы знали, что она близко.
Первый тревожный знак ждал нас чуть дальше.
Мы остановились у ручья передохнуть и напоить лошадей перед последним рывком. Несколько моих дружинников переехали ручей, чтобы освободить место задним, и рассредоточились вдоль берега.
Я наклонился попить, и тут раздался крик.
— Господин Мирддин! — Мое имя эхом отдавалось в лесу. — Господин Мирддин!
— Я здесь, — отвечал я. — В чем дело?
Ко мне бежал один из воинов-четверогодков.
— Господин Мирддин, я кое-что нашел, вам надо взглянуть.
— Что такое, Балах?
На лице его читалась тревога.
— Человеческие следы на берегу. — Он указал рукой вниз по течению. — Вон там.
— Много?
— Не знаю. Пусть господин сам посмотрит.
— Тогда показывай.
Он повел меня к тому месту, где видел следы. Я последовал за ним, плеща по воде, перешел на другую сторону и увидел на глинистом берегу отпечатки нескольких десятков подошв. С нашей стороны следов не было — эти люди не пересекали ручей, они из него вышли...