Мертвая тишина
Шрифт:
— Не знаю, — дрожащим голосом отзывается системщик. — Я…
— Она уже была мертва, — медленно произношу я, осененная догадкой. Поднимаю взгляд на труп, чтобы проверить версию. — Поэтому крови и нет. Ее искромсали после смерти. — После того, как она повесилась — или ее повесили. Сейчас, наверное, уже не определить.
Но измываться вот так, с ножом над мертвым телом? Подобное возможно только в ярости, безмерной и глубоко личной.
Неужто сестра ненавидела ее до такой степени?
Осматриваю лицо Кэтти, хотя понятия не имею, что
— Нис, ты это видишь? — спрашиваю я, прищуриваясь. Либо разрывы кровеносных сосудов, либо начало гниения. В зависимости от того, сколь долго после драмы сохранялись тепло и воздух в каюте. Вот только линии уж больно ровные…
— Что именно? — спрашивает системщик нервно. — Разрешение видеосигнала с твоей камеры не очень высокое, к тому же я, э-э… малость…
Ему не хочется рассматривать мертвое тело так близко, и я его не виню. Но, невзирая на уже известное нам — точнее, большей частью догадки, — мне все еще требуются ответы, что и как произошло на «Авроре».
Я отталкиваюсь от переборки, чтобы как следует разглядеть странные следы поближе. Увы, мне не удается ухватиться за край кровати, и в результате я врезаюсь в ноги девушки, неестественно твердые для человеческой плоти.
От столкновения замороженное тело кренится и чуть смещается, меня же под оболочкой скафандра невольно пробирает дрожь. Хватаюсь за тумбочку, и в результате оказываюсь почти лицом к лицу с Кэтти.
Вблизи рана на горле выглядит еще более жуткой. Цепочка напоминает проволоку, вдавленную в глину.
Но вот ее лицо… Линии на коже в действительности оказываются тонкими бороздами. Глаза покойницы открыты, потому точно сказать нельзя, но ранки, похоже, тянутся от бровей по векам и заканчиваются в нижней части глазниц.
— Думаю, ей пытались выцарапать глаза, — прихожу я к жуткому заключению. Господи, тоже сестра?
— Клэр, — произносит Кейн. — Посмотри на руку.
Я машинально смотрю на скрюченные пальцы Кэтти на горле, но затем замечаю, на что обратил внимание мой напарник: на другой руке, безмятежно вытянутой вдоль тела, наманикюренные ногти сломаны, а кончики пальцев окровавлены.
— Думаешь, она сделала это сама? — недоверчиво спрашиваю я. — С чего ей выцарапывать собственные глаза? — В особенности если она уже собиралась повеситься.
— Не знаю… — выдавливает Кейн.
— О, Кэтти, — сокрушенно протягивает Нис. — Она всегда была приятнее сестры.
От его грусти следующий этап нашей задачи воспринимается несколько менее ужасным. По крайней мере, кто-то из нас знал эту девушку — пускай даже по сериалу — и переживает именно за ее судьбу, а не просто скорбит о неизвестном умершем человеке.
Всячески избегая смотреть на Кэтти, осматриваю витки цепочки на рожке светильника и понимаю, что распутать такое практически невозможно. Чтобы так завязать, необходима была
Проще снять светильник со стены.
Отыскиваю крепежные винты и осторожно откручиваю отверткой, после чего отсоединяю светильник от проводов. Прежде чем вся скорбная конструкция отправится в плавание по каюте, хватаю один из латунных рожков со старинной лампочкой на конце. Разумеется, это не настоящая лампа накаливания, просто имитация — имитирующая, в свою очередь, язычок пламени. Дорогое и крайне неэкономное устройство скопировали только ради эксклюзивной обстановки, на которую готовы были раскошелиться некоторые пассажиры. Чтобы показать, что им это по карману.
Делаю глубокий вздох, отталкиваюсь от тумбочки и плыву к двери. Кэтти послушно тянется следом, эдаким непристойным воздушным шариком на ниточке.
Задерживаюсь перед дверью, не уверенная, что мы обе пройдем в проем, и тут тело Кэтти, эта твердая и неподатливая масса, врезается в меня. Я не вылетаю в коридор одним клубком с девушкой и этой цепочкой на ее шее только потому, что крепко держусь за дверной проем.
— Пометь номер, — говорю я Кейну сквозь стиснутые зубы, поскольку удержаться от крика мне стоит гораздо больших усилий, нежели я воображала.
Затем тащу Кэтти вниз, в атриум. По крайней мере там, за шлюзами, она будет со своей сестрой. Правда, сомневаюсь, что хоть одна из них обрадовалась бы этому.
Когда я возвращаюсь, на двери уже красуются два креста из красного скотча, которым мы помечаем на радиомаяках потенциальные проблемные участки.
Кейн с ключом на изготовку ожидает меня у соседнего номера, и я вопросительно смотрю на него.
— Почему два?
— Чтобы знать, что помещение осмотрено и было… занято, — кривится он.
Две следующие каюты оказываются пустыми. Мы тщательно осматриваем их, заглядывая даже в душ и гардеробные.
В третьей, однако, обыска не требуется. На кровати покоятся пожилой мужчина с седеющей бородой и значительно более молодая женщина с разметанными блестящими темными волосами. Выглядит пара так безмятежно, что поначалу даже не обращаешь внимания, что на самом деле они парят в десятке сантиметров над матрасом. И что их запястья привязаны к ручкам тумбочек по бокам кровати, а посередине — друг к другу. Галстуки, ремни, шнурки — все хоть сколько-то пригодное пущено в ход, чтобы удерживать их на месте.
Комната чистая, просто в идеальном состоянии, за исключением мужчины и женщины да размеренно вращающегося в невесомости стакана, окруженного несколькими белыми пакетиками. Я хватаю один и рассматриваю.
— Снотворное. Судя по всему, из лазарета «Авроры».
Однако Кейн не слушает. Все его внимание сосредоточено на привязанной к кровати паре — конкретнее, на мужчине.
— Кажется, это Эндрю Дэвис, — без выражения произносит он. — Выглядит… в точности как на фотографиях.
— И, очевидно, не со своей женой, — замечаю я.