Мертвая тишина
Шрифт:
От их перебранки неизменный звон в левом ухе звучит еще назойливее. Этим ухом я практически не слышу — последствия детской болезни. Единственные звуки, что воспринимаются им четко и ясно, — постоянные шумы в нем самом. В подростковом возрасте врачи «Верукса» попытались меня вылечить, однако добились лишь того, что звон стал четче и яснее. Хотели продолжить попытки, но я заявила, что с меня хватит.
Лурдес выпрямляется в кресле и откидывает косички за плечо.
— Значит, теперь ты у нас специалист по связи? А, Воллер?
— Я тебя умоляю, ты же, черт возьми,
— Хватит! — не выдерживаю я.
Все трое смотрят на меня, и я чувствую выжидательное молчание Ниса.
— Кто-то в беде. Мы обязаны попытаться оказать помощь. Регламент тридцать пять, параграф пять.
Конечно, этот же самый регламент рекомендует по возможности сначала обратиться в диспетчерскую службу «Верукса».
Но это далеко не первый регламент, что мы нарушим здесь, вдали от корпоративных бюрократов, которые сочиняют правила, не отрывая задницу от Земли. Вообще-то мы должны носить форму «Верукса» и постоянно пристегиваться. Как будто нас здесь кто-то увидит. Или мы с чем-то можем столкнуться. А уж если генератор микрогравитации откажет, никакие ремни безопасности не помогут.
Кроме того, если свяжемся с диспетчерской, они передадут вопрос выше по инстанции, а там будут передавать выше и выше, пока, наконец, не попадется кто-то готовый принять решение. Если люди в беде, на счету каждая минута.
— Воллер, задай курс на координаты, что даст тебе Лурдес, — приказываю я, опустив все эти рассуждения.
Пилот открывает рот, явно чтобы протестовать, и Кейн рядом напрягается. Однако я решительно пресекаю бунт.
— Может, я вышедшая в тираж неудачница, но если хочешь, чтобы твоя блестящая новая работа осталась за тобой, будешь выполнять мои приказы, пока не вернемся на «Гинзбург». Пусть тебе плевать, что я думаю, но готова поспорить, что твой новый капитан, настоящий капитан, — мне вполне убедительно удается изобразить, будто это определение нисколько меня не задевает, — посмотрит на вещи иначе.
Воллер угрюмо захлопывает рот, клацнув зубами, и разворачивается обратно к пульту управления.
Лурдес довольно ухмыляется мне. Хорошая девочка. Далеко пойдет, не то что все остальные. И мне приятно, что в свою последнюю смену я, по крайней мере, внесла в это свою лепту.
— В общем, дай знать, когда будешь готов, — подчеркнуто терпеливо говорит она пилоту.
Дожидаюсь его ответа на случай, если он решит на ней отыграться.
— Детка, я родился готовым, — мрачно отзывается Воллер. Руки его, однако, уже уверенно бегают по пульту.
Лурдес закатывает глаза и зачитывает координаты.
Я отправляюсь в свою каюту На мостике мне и без того уже слишком… тесно. Слишком много людей, слишком много эмоций. Не говоря уж об ощущении, что я только что избежала гильотины.
Воллер прав. Похоже, я и вправду выгадала себе еще один месяц в космосе. Но больше уже не будет ни отсрочек, ни загадочных сигналов.
Вот и всё. После этого вылета больше никаких кораблей, никакой черноты с точками звезд и никакого контроля.
И повсюду люди.
От одной лишь мысли об этом в ребра вновь впивается когтями паника.
Придется
Позади плетется Кейн. Буквально чувствую его спиной и знаю, что он собирается спросить. Останавливаюсь на пороге крохотного камбуза. Здесь все еще стоит аромат апельсинового чая Лурдес.
— Я же сказала, что всё в порядке.
Обернись я сейчас, в паре шагов от себя увижу механика, застывшего со скрещенными руками и нахмуренным лбом. За пятнадцать лет мне довелось работать с восемью различными экипажами — с тридцатью шестью разными людьми. Одни были квалифицированные, другие… проблемные. И, разумеется, именно в последней команде, именно в последнюю смену наконец нашелся кто-то с чутьем на вранье поострее, чем у меня.
— Я не верю тебе, — спокойно отвечает Кейн. — Давай поговорим.
Поскольку Кейн выполняет еще и обязанности врача, он знает обо мне гораздо больше всех остальных на борту. Казалось бы, это должно усложнить общение с ним. Знающие мою историю, как правило, не способны удержаться от того, чтобы не пялиться на меня с отвращением или же со смесью жалости и нездорового любопытства. Для меня это сущее надругательство. Кейн, однако, не таков.
Я разрываюсь между порывом как следует разозлиться, показать зубы и забиться поглубже в свой тщательно оберегаемый кокон и желанием повернуться к нему лицом, раскрыть рот и выговориться. И второе ощущается почти как физическое давление, распирающее меня изнутри. Кейн выслушает, я знаю, не сводя с меня внимательного взгляда.
Мне сдавливает грудь и обдает жаром при одной мысли о разговоре по душам.
Только исповеди не бывать.
Я могла бы списать всё на длительность последней миссии или на поганое чувство беззащитности, охватившее меня после пинка под зад с единственной работы, что я когда-либо любила. Возможно, я нашла бы родственную душу в любом человеке с добрым лицом и желанием меня выслушать, которому довелось оказаться рядом перед худшим моментом в моей жизни.
Но есть и еще кое-что. За прошедшую пару лет я несколько раз слышала, как Кейн разговаривает с дочерью по видеосвязи. Тепло и любовь в его голосе пробуждали во мне сильную и опасную боль.
Кейн заставляет меня чувствовать себя кем-то. Заставляет меня чувствовать.
Господи. Есть ли что сильнее и опаснее этого?
Сжимаю дрожащие руки в кулаки, стараясь не обращать внимания, как взмокли ладони.
— Мне нечего сказать, и работа ждет.
Вообще-то, присматривать за нами является частью работы Кейна. Особенно если кто-то проявляет склонность отправиться на прогулку в ничто.
Он вздыхает.
— Клэр, иногда ты пугаешь меня до чертиков, ты знаешь об этом?