Мертвая тишина

Барнс С. А.

Приснилось? А как же иначе. Подсознательное проявление тревоги и прошлых травм.

Вот только, сжавшись в изголовье кровати, помимо сухости во рту и стука крови в ушах, я отмечаю еще и тот самый звук из сна. Прерывистое шипение. Но доносится оно вовсе не со стороны вентиляции.

Откуда-то ближе и… О боже… Снизу?

Из-под кровати. Что гораздо хуже, теперь, когда я сосредотачиваю внимание на звуке, он кажется мне знакомым. Я его помню. Не монотонное скрежетание забитой вентиляции, но хриплый вдох — пауза — натужный выдох. Затрудненное дыхание. Такое

я выслушивала на Феррисе неделями, пока мама пыталась спасти колонистов. И после, когда я осталась совсем одна и спасать было уже некого, но этот звук все равно каким-то образом достигал моего слуха.

Черт, черт, черт! Этого не может быть!

На секунду я накрепко зажмуриваюсь и замираю, ожидая пресловутого щелчка в голове — осознания, что это лишь сон. Однако даже через комбинезон я ощущаю спиной рельефные обои. А глянцевая поверхность спинки кровати, в которую я вцепилась для удержания равновесия, скользит под взмокшими ладонями.

Мы же обыскивали эти номера. Заглядывали под каждую кровать.

Точно? Может, одну все-таки да пропустили?

Да нет на «Авроре» ничего живого. Ничто не могло здесь выжить. Это невозможно. Следовательно, звук ничего не значит.

Вот только, похоже, что-то да значит.

Делаю вдох, удерживаю воздух в легких, на счет «четыре» выдыхаю — метод подавления панических атак, предписанный детским психотерапевтом «Верукса». Однако на этот раз способ не помогает. Наоборот, я убеждаюсь, что звуки из-под кровати действительно сходны с дыханием.

Нет, это всего лишь какая-то корабельная система. Просто я ее не узнаю. Всего лишь… Черт, не знаю, что это может быть. Но это не то. Не человек.

Не может быть человеком.

Я осторожно отцепляюсь от спинки и потихоньку смещаюсь к изножью кровати, раскачиваясь из стороны в сторону из-за чересчур мягкого матраса.

Во время моего перемещения звук не прекращается, и даже когда я рывком поднимаю с пола одеяло, прикрывающее затемненную брешь под кроватью. Однако передо мной лишь кремовый ковер.

Естественно, ничего там нет.

Чувствуя себя совершенно по-дурацки, головой вниз медленно перегибаюсь через край, чтобы заглянуть под кровать. Ничего не могу поделать с собой, хоть и уверена, что там пусто. Ну, может, дополнительный обогреватель для номера. Ионизатор или увлажнитель воздуха. В общем, какой-нибудь фешенебельный «предмет первой необходимости», который предположительно мог понадобиться обитателям Платинового уровня.

И поэтому, когда мои глаза встречаются с ее — то есть с пустым местом, где таковые должны находиться, где их скрывает оторванная от белой простыни полоса, — я замираю на дополнительную секунду, требующуюся мозгу для сопоставления увиденного с ожидаемым.

Дыхание перехватывает, я не могу вдохнуть.

В сумрачном убежище под кроватью лицо ее принимает жуткий оттенок серого, губы кажутся багровыми. Она жадно хватает ртом воздух и вертит головой, и я замечаю у нее в ушах затычки из белой истрепанной ткани.

Я не в силах пошевелиться, издать хоть какой-то звук — крик застрял у меня в

глотке огромным комком, что ни сглотнуть, ни выплюнуть.

И вдруг она ощущает мое присутствие: ее голова сосредоточенно замирает. А потом слепо выкидывает вперед руку — гораздо быстрее, нежели я ожидала, — норовя вцепиться мне в лицо. Ногти у нее обломанные и потемневшие, покрытые чем-то густым.

Я отшатываюсь назад, подальше от края кровати, вскакиваю на ноги и срываюсь с места.

Точнее говоря, пытаюсь. Предательски мягкий матрас и сбившееся покрывало не дают мне бежать. Запутавшись, я теряю равновесие и лечу с кровати вниз.

16

Голова принимает первый удар — скользящий, о дальний угол прикроватной тумбочки. Череп мгновенно пронзает вспышка острой боли.

Затем в пол врезаются плечи и спина, и мне разом вышибает воздух из легких. Инстинктивно я выгибаюсь над ковром, силясь продохнуть. Где там. Легкие словно склеились и не пускают внутрь воздух.

Судорожно скребу по ковру в поисках сама не знаю чего. В глазах начинает темнеть, и я уже балансирую на грани потери сознания. А когда уже уверена, что вот-вот либо отключусь, либо задохнусь — не в силах пошевелиться, в непосредственной близости от этой… женщины, наверняка уже подкрадывающейся ко мне, — в груди что-то освобождается, и я делаю вдох. Легкие наполняются воздухом, таким приятным и невесомым.

В попытке удрать от надвигающейся угрозы отпихиваюсь ногами от кровати. Продвинуться получается совсем недалеко, отнюдь не на безопасное расстояние. Но это все, на что я сейчас способна.

Затем перекатываюсь на бок, и в глазах мельтешат белые мушки. Но я хочу хотя бы видеть ее.

Вот только.

Женщины нет.

Я быстро моргаю, пытаясь избавиться от мушек. Постепенно они рассеиваются, однако кошмарного видения все равно нет.

Под кроватью никого. Всего лишь тот самый пустой ковер, что я и ожидала увидеть в самом начале.

Отталкиваюсь от пола непослушной рукой — приподняться мне удается лишь со второй попытки — и осматриваюсь. У изножья кровати женщины нет. И вообще нигде в поле зрения.

Держась рукой за разбухающую и подозрительно влажную шишку на затылке, я встаю на колени и оглядываю номер.

Пусто. Она исчезла.

Или, скорее всего, ее здесь никогда и не было.

Я плюхаюсь обратно на пол, уже обливаясь горючими слезами. Потом смотрю на пальцы, которыми держалась за рану. Кровь. Немного, но все же.

Мать твою.

Я абсолютно уверена, что это была она — женщина с завязанными глазами и заткнутыми ушами, которую мы с Кейном нашли под кроватью в одном из номеров и которая меня так напугала. И чей труп мы переместили по другую сторону затвора — сейчас закрытого.

Да что со мной творится?

Впрочем, ответ мне прекрасно известен. Повторно переживаемая травма, галлюцинации и, как следствие, психотический срыв. Иначе никак. Начиная с того первого эпизода, когда мне привиделась мама. Мой собственный мозг пытался меня предостеречь — а я не послушала.