Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца

Бальдерсон Бу

Парочка полицейских, которых здесь было навалом, с подозрением покосилась на меня, но я сделал вид, что у меня полно времени, подмигнул Май и запел «О май, как ты прекрасен». Проще говоря, стал вести себя вызывающе, как девятнадцатилетний жених на сватовстве.

Один из полицейских, худой парень с зачесанными назад темными волосами и щетиной, которая могла заставить любого африканца почувствовать себя вернувшимся в саванну, встал из-за своего стола и направился ко мне.

— Могу я быть чем-нибудь вам полезным? — довольно вежливо спросил он.

Я

таинственно подмигнул ему и, указывая на Май, тихо сказал:

— Я просто хотел поговорить…

Май бросила на меня взгляд и продолжила свои разъяснения в духе Эрика Понтоппидана. Пакистанец, похоже, был уже готов к обращению в нашу веру.

Полицейский проследил за моим взглядом, многозначительно улыбнулся в ответ и оставил меня в покое.

Я посмотрел на Май. Хотел бы я знать, какое впечатление она производила на эмигрантов с Ближнего Востока или Средиземноморья. Некоторые могли испугаться ее до смерти. А для кого-то это было как беседа с ангелом в Раю. Ее голубая блуза облегала пышную грудь, а бедрам мог позавидовать метатель молота. Я бы не отказался от борьбы с ней, но боялся оказаться на спине уже в первую секунду поединка.

Она наконец освободилась от пакистанца, который выбрался на улицу с коричневым конвертом в руке и растерянным выражением лица. Это выражение было мне знакомо — я сам выгляжу подобным образом каждый год в конце января, когда надо платить налоги.

Она повернулась ко мне с выражением усталости и недовольства в глазах. Она напоминала мне подающих ружья женщин в тирах, где, если не повезет и вы все-таки попадете в цель, вам в качестве приза дадут плюшевого медведя.

— Чем могу быть полезна?

Я перегнулся через стойку.

— В прошлую нашу встречу ты не была так официальна…

— Это когда? Пятнадцать лет тому назад?

— Неужели так давно? Ты совсем не изменилась с тех пор, и я готов поклясться, что это было вчера.

— Дешевый комплимент, — прервала она, но яркая краска залила ее шею.

— О май, как ты прек…

— Как ты думаешь, сколько раз я слышала эту песню! — Она закатила глаза.

— Тогда вот эта. «Сравню ли с летним днем твои черты…»

— С чем, с чем? Что ты сказал?

— Это не я, а Шекспир.

— Отлично, шутки в сторону, у меня нет на них времени. Что ты хочешь?

— Я пытаюсь выяснить причины отказа в продлении визы. — Я понизил голос.

Она скептически посмотрела на меня.

— Надо направить письменный запрос.

— И получить ответ к Новому году? Это очень срочно, Май. У моего клиента осталось всего сутки.

— Ну хорошо. Я спрошу Педерсена. — Она повернулась и уже открыла было рот, но я быстро схватил ее за руку.

— Май… Как ты думаешь, почему я пришел именно к тебе?

Она вскинула брови.

— Понятия не имею. Я только…

— Потому что я хотел, чтобы все было неофициально. — Я интригующе посмотрел на нее. — Дружеская услуга.

— А кто тут друзья? — Она с сарказмом посмотрела на меня. — Ты и я?

— Да. Я частенько думаю, что бы было,

если бы мы тогда… — Это было явным преувеличением, если только не считать, что «частенько» для меня значит раз в високосный год. Мы встретились на вечеринке в честь високосного года еще во времена моей учебы и случайно оказались за одним столом, но обменялись всего лишь парой вежливых фраз, ничего не значащими поцелуями, да помогли друг другу встать на ноги в конце вечера.

Она уже собиралась ответить отказом, когда я быстро сказал:

— Из чувства человеколюбия, Май…

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Ведь есть же среди бюрократов люди?

Она устало улыбнулась настоящей улыбкой бюрократа, которая хранилась в самом дальнем уголке ее сердца.

— Да, как это ни странно, но мы тоже — люди. Как, ты сказал, его зовут?

— Латор. Александр Латор. Из Африки. Студент.

— Дата и год рождения?

— Не знаю, — выдохнул я.

— Адрес?

Я только развел руками.

Она закатила глаза.

— Ну что ж. Посмотрим, что я смогу сделать. — И чуть более резко добавила: — Но я ничего не обещаю. Куда мне позвонить?

Я дал ей свою визитную карточку.

— Если меня нет, включается автоответчик.

— Это производит впечатление.

— Я приглашаю тебя на ужин, Май.

— Не утруждайся, — сухо ответила она.

На лестнице мне встретилась вьетнамская семья. Они явились в полном составе — от восьмидесятилетней бабушки до трех-четырехмесячного младенца. Май предстояло потрудиться, раздавая им анкеты.

В принципе я понимал, что у нее почти не оставалось времени на дружеские услуги. Особенно для тех, кого она не видела с 70-х годов.

Семейка с приплюснутыми лицами и выгнутыми затылками прошествовала мимо меня. Сам же я вышел на улицу под дождь, который не более чем за несколько секунд вымыл у меня из души все сомнения. Я промок до нитки, не успев пройти и четырех метров.

7

Все это случилось в ту осень, когда во всем Бергене и его окрестностях не осталось и пяди сухой земли. Ни один день в ноябре не обошелся без дождя. Наблюдательные люди утверждают, что в октябре все-таки выдалось два или три приличных солнечных дня, но, как сказал один ювелир: «Как раз в те дни я мучился желудком». Короче, это была такая осень, что даже наркоманы старались обрести крышу над головой.

В парке Нюгорс они предлагали сыграть в «монополию», если в наличности у вас имелись, конечно, деньги, а в руках — достаточно большой зонт. Сами же они переселились, по слухам, из парка в здание старой фабрики на Лаксевог.

Я остановился на Дамгорсгатан и Довольно долго, не выходя из машины, рассматривал высокое кирпичное трехэтажное здание, со стен которого отлетели уже почти все буквы названия располагающейся тут в семидесятые годы — пик расцвета кораблестроения — фабрики, одной из тех дочерних, что создавались большими фабриками во избежание уплаты налогов.